Михайло вдруг вспомнилось Тушино, Невежка, Рожинский со своей сворой.
«Так ведь то ляхи, мелькнуло у него, а тут свои же, да еще холопы».
Михайла, забыв, чей это дом, бросился в самую гущу, растолкал любопытных. На земле лежала растрепанная баба, дворовый пес рвал с головы у нее платок, а она прятала лицо в землю, отбивалась ногами и заглушенно стонала. Маленький мальчишка кидался то на собаку, то на громко хохотавших холопов, подуськивавших пса.
Выскочив в средину, Михайла с налету кинулся на пса, схватил его за загривок и с такой силой швырнул прочь, что пес упал прямо в толпу дворовых.
– Ты тут чего? – закричали на Михайлу холопы, хватая его за полы. Проваливай, покуда цел! Не твоя справа!
Но Михайла увернулся от холопов, наклонился, подхватил бабу с земли и поставил ее на ноги.
И вдруг руки его упали. Из-под сползшего назад платка на него взглянуло перепуганное, испачканное, но такое знакомое лицо Маланьи.
– Малаша! Ты? – крикнул он.
Баба ахнула, взмахнула руками, так что платок совсем упал с головы, и с громким криком бросилась на грудь Михайле.
– Михайлушка! – кричала она, не помня себя и крепче прижимаясь к нему. – Ой, да неужто ты? Радошный ты мой!
Мальчишка остолбенел было, потом запрыгал около них и радостно завизжал:
– Тятька! Дяденька Михайла! Не давай им мамку.
Неожиданное зрелище захватило и толпу.
– Ишь, свиделись! – слышались веселые голоса.
Никто больше не думал науськивать пса. Его отпихивали ногами.
– Полюбовники, видно.
– Должно, муженька баба нашла. Ишь мальчонка тятькой кличет, подхватили другие.
– Идем-ка поживей отсюда, – говорил тем временем Михайла. – Не гоже нам тут. – Он заметил грузную фигуру дворецкого выходившего из ворот на шум.
– Коли что, – шепнул он Маланье, – разыщи Патрикей Назарыча в Китай-городе. – Таща за руку Маланью, он старался протискаться из толпы, окружавшей их плотным кольцом.
Они уже совсем было выбрались, когда сзади раздался звонкий, испуганный крик мальчишки:
– Мамынька, тятька! Не пущают!
Михайла оглянулся. Дворовые с хохотом загораживали дорогу мальчишке, хватая его за руки, подставляя ноги.
Михайла сердито растолкал дворовых и подхватил мальчишку. Но в эту минуту прямо перед ним очутился дворецкий.
Михайла бросился бежать, таща перепуганного мальчишку.
Но дворецкий уже кричал:
– Держи, держи его! То беглый! Михалка!
Холопы всей толпой кинулись следом за убегавшим.
Михайла еле успел сунуть мальчишку ничего не понимавшей Маланье, как на него с криком навалилась вся толпа. Его сбили с ног, стащили с него пояс и в одну минуту скрутили назад руки.
Маланья, невольно побежавшая прочь, когда Михайла передал ей мальчугана, остановилась и с ужасом смотрела, как Михайлу, подняв, потащили к дому. Слезы ручьем катились у нее по лицу. Она не замечала, что Ванюшка дергает ее за юбку и не переставая ревет: – Мамынька, куда они тятьку? Скажи, чтоб пустили.
На них никто не обращал внимания. Толпа разбрелась, ворота захлопнулись, а она все стояла на месте, не решаясь уйти. Она даже не знала, что это за дом, куда утащили Михайлу.
Наконец она заметила торговку с лотком пирогов, молча шедшую вдоль дворовой ограды.
– Чьи это хоромы, тетенька? – робко спросила Маланья.
– А князя Воротынского. Чего стала? Не подают тут николи, товар выкликать и то не велят. Чуть что – и в шею накладут. Немилостивый князь. Уноси-ка ноги, покуда цела.
Маланья с мальчишкой побрела следом за ней. В голове у ней осталось имя Патрикей Назарыча. Китай-город она уже успела узнать, побираясь по Москве. Там подавали щедрей, чем в Белом городе. Она уже недели две как прибрела в Москву. На их село налетел отряд ляхов, забрал весь скот, все запасы и так перепугал жителей, еще не видавших поляков, что многие в страхе разбежались по соседним лесам. Убежали во время сумятицы и двое старших мальчишек Маланьи. Она долго ждала их. Но все разбежавшиеся вернулись, а их все не было. «Не иначе как волки задрали», говорили ей соседи. Маланья плакала, причитала, а там забрала младшего сынишку и пошла побираться.
Поблизости подавали мало, и она следом за другими шатавшимися по дорогам бездомными бродягами прибрела, не думая о том, к Москве. Про Михайлу она и не поминала. И вдруг среди громадного незнакомого города, точно из-под земли, вырос перед ней Михайла. Очутившись на узких, ломаных уличках Китай-города, она стала спрашивать встречных про Патрикей Назарыча. Одни только отмахивались от нее, другие неопределенно показывали куда-то в сторону. Наконец какая-то сердобольная старушка сжалилась над ней и взялась показать дом Патрикей Назарыча. Долго колесили они по узким уличкам, пока старуха, наконец, остановилась. – Ну вот, родимая. Тут и есть. Ты присядь покуда на завалинку, а как кто выйдет, ты и попроси, чтоб покормили мальчишку.