Ход они прошли благополучно. Только когда стали подниматься вверх по лестнице, под тяжелыми шагами посыпались камни, мешая итти последним. Михайла остановил отряд, велел передним с Гаврилычем подняться в часовню и ждать там, а сам, спустившись вниз, стал помогать остальным тихонько ползти вверх, пробираясь среди обвалившихся ступеней. Это их немного задержало, но все-таки все выбрались наверх, хотя некоторых и ушибло камнями.
Когда все собрались в часовне, Михайла велел одному из ратников влезть наверх и выглянуть в окошечко на кремлевской стене, под потолком, не видно ли караульных.
Ополченец выглянул и махнул вниз, чтоб потише стояли: караульные были как раз над Спасскими воротами. Михайла и Гаврилыч велели своим молчать, и все замерли.
Прошло минуты три. Наконец ополченец сверху крикнул:
– Ушли!
Михайла решил на всякий случай оставить в часовне десяток ополченцев и десяток казаков, велев им сидеть смирно, пока ляхи сами не нападут на них.
После того Михайла и Гаврилыч, построив свои отряды, поспешно повели их – один к Никольским, другой к Сретенским воротам.
На площади все было тихо. Сделав обход кремлевской стены и не заметив ничего подозрительного, караульные вернулись к Спасским воротам. Там было тихо попрежнему. И вдруг тишина сразу взорвалась громкими криками, топотом, ржанием коней, стрельбой из пищалей.
С двух сторон на Красную площадь вливались потоки вооруженных ратников и казаков на конях. Следом за ними везли небольшие пушки и устанавливали на месте бывших торговых рядов против кремлевской стены. Ляхи вылезали на стену и пытались отстреливаться, но наши ратники разбегались под прикрытия и оттуда обстреливали обессилевших поляков. Один за другим они валились со стен – одни на площадь, другие внутрь. Наконец на стенах не осталось почти никого.
В эту минуту Спасские ворота распахнулись, и оттуда вышла польская рота с полковником Струсем во главе. Они бросились на ополченцев, встретивших их саблями и топорами. Ополченцы с трудом выдерживали отчаянный натиск поляков, но на помощь им примчался отряд казаков и в минуту смял поляков, врассыпную бросившихся под своды Спасских ворот. Ополченцы и казаки напирали на них, пытаясь следом за ними ворваться в Кремль. Тогда все было бы кончено, и полякам пришлось бы очистить Кремль.
Но отчаяние в последнюю минуту подняло силы поляков. Они защищались с таким остервенением, что ворваться в ворота было почти невозможно. Весь свод был чуть не доверху забит русскими и польскими трупами, точно мешками с песком, и сквозь них немыслимо было прорваться.
Пожарский приказал остановиться, не проливать напрасно русской крови. Китай-город был теперь весь в руках русских. Польские караулы у всех ворот были перебиты. Князь Пожарский велел поставить везде наши заслоны. Поляки были теперь заперты в одном Кремле. В Китай-город они не могли больше выходить, и никакой помощи, никаких припасов им ниоткуда не могло прийти. Надо было только немного подождать, и поляки волей-неволей должны были сдаться. Но русские не могли больше ждать. Они рвались в Кремль, чтоб одним ударом прикончить ненавистных ляхов.
Пожарский понял настроение ратников и на двадцать шестое назначил общий штурм Кремля. Поляки узнали об этом и испугались. Они видели, что не в силах больше бороться с русскими. Полковник Стравинский, написавший такое наглое письмо Пожарскому, опять обратился к нему, уже не так вызывающе, но все же еще достаточно нагло. Он предлагал сдать Пожарскому Кремль с тем, чтобы полякам были оказаны все воинские почести.
Пожарский решительно отказал. Он мог обещать только сохранить полякам жизнь и отпустить их на родину.
Поляки согласились на все.
Пожарский предупредил их, что вывозить или выносить что бы то ни было из Кремля им не разрешается. Довольно они награбили русских сокровищ.
И вот двадцать шестого октября утром, предупреждая штурм, поляки распахнули ворота Кремля, и оттуда выступили оборванные, обессилевшие, но и тут старавшиеся сохранять надменный вид польские ратники.
Ярость клокотала в сердцах русских. Вот они, оскорбители русского народа! И ополченцы, и казаки, столпившиеся у ворот, рвались броситься на них и растерзать собственными руками. Пожарский и другие воеводы с величайшим трудом сдерживали народное негодование.
Под сильным конвоем поляков вывели из Москвы.