- Ну, пап, дай денег! Совсем жить не на что! – продолжал канючить Антон. – Поиздержался я. Мне неудобно перед друзьями, вчера пригласил их в бар, а на карточке не оказалось денег, наскребли, что было из наличности, все равно не хватило, заставили нас мыть посуду…
- Надо же, как вам не повезло! – зло заметил Владислав Петрович.
- Папа, ну это не смешно. Я твой сын, я сын олигарха, а у меня нет денег! Дай денег!
- Иди работай!
- Куда! Я ничего не умею…
- Иди работать в мой офис!
- Там от меня больше вреда будет, - сопротивлялся Антон до последнего. – Я допущу какую-нибудь служебную ошибку, а у тебя, папа, может прогореть весь бизнес.
- Ничего, сынок, это мой офис, я потерплю, пока ты чему-нибудь научишься. Заодно и присмотрю за тобой.
- Папа, ну это несправедливо! – воскликнул в праведном гневе Антон.
- Антон, несправедливо транжирить деньги, заработанные мною в поте лица! – вспылил Владислав Петрович и повесил трубку.
- Хоть застрелись! Вот житуха настала. Еще, блин, отец моду взял, бросать трубку, такая бестактность с его стороны! - подумал Антон, отключая мобильник. Он был страшно недоволен своим родителем.
Антон, не будь дураком, позвонил своей матери. Сженанна Викторовна услышав о страданиях сына, тут же откликнулась на его просьбу и дала ему денег. Но это была не та сума, на которую рассчитывал Антон. Веселье продолжилось в том же духе, вечеринки в кафе и посещения ресторанов в компании друзей. Кутили уже с меньшим азартом, чем прежде, уже не заказывали дорогих блюд и элитного алкоголя, обходились простыми закусками и обычной водкой с пивом.
…Проснувшись поутру часов этак в двенадцать после очередного кутежа, Антон понял, что безумно хочет пить. Он позвонил по мобильному телефону Герману и попросил того «быть другом и принести воды», так как он, Антон, мается после вчерашнего. «Может тебе еще и кофе в постель принести!» - зло огрызнулся спросонья Герман, который спал на кухне на диване. Герман выключил телефон. Антон не унимался и позвонил снова: «Ну, Герман, будь другом, принеси воды! Голова трещит, страшно сушит… Ты же на кухне спишь, а там вода рядом.» - «Железная логика!» - процедил сквозь зубы Герман. «Да и захвати еще чего-то пожрать, – попросил Антон, - есть ужасно хочется.» - «Так пить или есть?!» - рассвирепел Герман. «Не кипятись, Герман! Не забывай, я все-таки главный спонсор и требую почтения и уважения к моей персоне!» - сказал Антон.
«Был главный спонсор!» - злорадно подумал про себя Герман. Потому что вчера невзначай выяснилось, что у Антона закончились и те деньги, которые он выпросил у матери. Герман чертыхнулся и с недовольной миной поднялся с дивана. Мало того, что он здесь ютился на кухне на маленьком диванчике у окна, так еще Антону с утра воды подавай. Антон, чертяка, сам заграбастал себе большую кровать в зале, безапелляционным тоном сразу заявив, что он все-таки главный спонсор и ему положены удобства. Никита спал в соседней комнате, а Герман оказался в ссылке, на кухне. С утра у него ломило все кости, диван был крошечный, и Герман не вмещался. За ночь Герман умудрился несколько раз свалиться с дивана на пол. Герман страшно был зол на Антона. Честно говоря, Герман сам тоже себя неважнецки чувствовал, вчера Герман выпил лишнего, и теперь у него ужасно болела голова.
Подойдя к зеркалу в коридоре, Герман уставился на свое отражение. Из зеркала на него смотрела какая-то образина. Взлохмаченные волосы, опухшие глаза, недовольная рожа. Герман кисло усмехнулся своему отражению, пятерней расчесал спутанные волосы на голове и принялся готовить завтрак «этому обормоту Антону. Черти бы его побрали! Блин, как в армии – дедовщина!» – зло буркнул Герман, хотя в армии никогда не служил. Герман поставил кастрюлю с водой на плиту, чтобы приготовить овсянку, и принялся намазывать масло на хлеб, делая бутерброды. Размешав кое-как растворимый кофе с сахаром в чашке, Герман поставил все на поднос и пошел в комнату Антона. В эту минуту Герман остро ощущал социальное неравенство, он посылал проклятия в адрес эксплуататора Антона и неимоверно жалел себя, считая себя угнетенным классом. О том, что Герман две недели шиковал за счет Антона и бесплатно жил у Никиты, Герман благоразумно не вспоминал. «Я, прям, и повар, и официант, и дворецкий в одном лице! – думал Герман. – Фигаро здесь, Фигаро – там!»
Герман отворил дверь в комнату и шутливо сказал: «Овсянка, сэр!» Но как только Герман вошел в комнату, на него со всех ног, очертя голову, с веселым визгом бросился лабрадор Кеша, такой же неуемный и бесшабашный как и его хозяин Антон. Кеша, наверное, подумал, что этот завтрак принесли ему и с лаем кинулся к Герману. Герман не ожидал такого горячего приема и от неожиданности выронил поднос из рук. Чашка с горячим кофе пролилась на Антона, тот ошпаренный вскочил с постели и тут же упал на пол, поскользнувшись на бутерброде с маслом.
- Да… этот кофе в постель я запомню на всю жизнь, - сказал Антон, усаживаясь на полу и потирая ушибленную руку и коленку.
Не обращая никакого внимания на своего хозяина, Кеша с аппетитом поедал бутерброды с маслом и колбасой. Глядя на эту картину, Герман подыхал со смеху. Герман беззвучно трясся от смеха, злорадно думая о том, что он отомщен. Антон от этого обиделся еще больше. Вдруг Герман испуганно глянул на лабрадора и закричал:
- Антон, твой пес съедает последнюю колбасу!
- А что в доме больше нет колбасы?! – раздосадовано спросил Антон.
- Я бы сказал больше, в доме на кухне вообще ничего не осталось из еды, не считая овсянки. Ее, кажись, навалом! Никите в последнее время зарплату выдают исключительно овсянкой.
- О, нет, я так не могу! – возмутился Антон. – Питаться одной овсяной кашей.
- А что ты хотел, Антоша? – спросил Герман. – За то ты свободный, независимый мужчина, ведешь праздный образ жизни…
- Герман, прекрати! – перебил друга Антон. – Хватит уже на мне вымещать свое зло. Если тебе здесь не нравится, можешь убираться обратно к себе домой. Маринка тебя уже заждалась, наверное…
- А вот и не уйду никуда отсюда! – зло сказал Герман. – Это дом Никиты, он меня приютил, буду жить, сколько мне вздумается.
- Ну и живи, а я пошел, - сказал Антон.
- Куда? – сразу же оживился Герман.
- В ресторан, где меня вкусно покормят! – сказал Антон, одеваясь на ходу.
- В какой ресторан, у тебя же денег нет? – спросил Герман, он был страшно заинтригован.
- У меня есть в городе много мест, где мне рады! - самовлюбленно произнес Антон. – А ты оставайся тут, Герман, жуй овсянку!
- Антон, ты бросишь друга?! – опешил от такой наглости Герман.
- Ладно уже… собирайся! – милостиво произнес Антон. – А где Никита? Пусть и он собирается!
- Никита, как всегда на работе, - ответил Герман.
- Ясно, - сказал Антон. – Я понял, овсянка в этом доме никогда не кончится…
Когда на следующий день Антон уселся завтракать, Герман с невозмутимым видом поставил перед ним на стол тарелку с кашей:
- Овсянка, сэр!
Антон покривился на тарелку с кашей и с неохотой приступил к еде, но сухая пересоленная каша не лезла в горло.
- Герман, ты опять пересолил кашу, - с недовольным видом бурчал Антон.
- Ничего, ешь, ешь… - приговаривал Герман. – Все равно в доме кроме овсянки ничего не осталось.
- Блин, ну почему Никите не выдали зарплату гречкой или макаронами? – искренне возмущался Антон.
- Или картошкой, - соглашался Герман, давясь сухой овсяной кашей.
В тот же день Антон решил более не злить отца, завязать с разгульной жизнью и выйти на работу. А еще Антон решил помириться с Викторией.
Страдания модного стилиста
СТИЛИСТ ЖОРЖ
Стилист Жорж - продвинутый и модный, он денди, цитирует Вергилия и Бомарше. Но жизнь в свете, в модной тусовке, нелегка и трудна, а порой даже опасна... Чего только стоит посещение модных вечеринок.
Жорж был известным стилистом, у него не было отбоя от клиентов. Но Жорж был неправильным стилистом, он слыл денди, был большим оригиналом, на светских вечеринках цитировал Вергилия и Бомарше, у него даже были хорошие манеры, к тому же, он был хорош собой. От остальных стилистов его отличали брутальность и надменный взгляд, несмотря на мягкие черты лица, холеные руки и некоторую манерность в его поведении. В общем, личность весьма незаурядная. Что же касается слухов в свете и модных тусовках, то Жорж был таким же скандальным, как и все стилисты, порой не брезговал и черным пиаром.