— Не улыбайтесь так, милый друг, вы причиняете мне боль. Вы должны меня выслушать. После, если захотите, вы сможете и дальше иронически улыбаться, как сейчас.
"Вы сможете и дальше иронически улыбаться, как сейчас" доставило Гиттару удовольствие. Ему нравилось слышать, когда про него говорили, что он интриган. Тем не менее, он не объяснял себе поведения Клотильды, или, скорее, полагал, что догадался, что та, как и в первый раз, заманивает его в ловушку.
— Прошу вас, милый друг, выслушайте меня. Я знаю, что мое поведение могло показаться вам странным. Часто случается, что испытываешь потребность поддразнить тех, кто тебе наиболее дорог, что хотел бы даже их ранить, причинить боль, только для того, чтобы убедиться, что ты для них что-то значишь.
В то время как Клотильда говорила, Гиттар думал о мсье Пенне.
"Но они были заодно, — думал он, — это хорошо было видно. Вся сцена с признаниями была устроена так, чтобы я раскрыл свою игру. То, что она говорит сейчас — совершеннейшая неправда".
— Вы меня слушаете? — спросила мадам Пенне.
Этот вопрос отвлек Гиттара от его размышлений.
— Я вам говорила, — продолжила Клотильда, — что только ребенок способен обижаться на подобные шутки. Как и вы, и лучше, чем вы, я знаю, что собой представляет мой муж, и я страдаю от этого.
Последние слова, еще более, чем предыдущие, ввергли Гиттара в изумление. У него оставались смутные воспоминания о том, что произошло в тот день, но определенно знал, что тон не был таким, чтобы мадам Пенне могла разговаривать с ним подобным образом. Послушать ее, можно было подумать, что они были большими друзьями, тогда как с ним обращались как с соседом по гостинице.
Это лишь усилило его подозрения. Инстинктивно, он посмотрел вокруг себя, чтобы проверить, не присутствовало ли при этой сцене слушателей. Словно бы угадав эту мысль, Клотильда сказала ему:
— Мы одни. И поверьте мне, если вы того хотите, я этому рада. Вы плохо меня знаете, милый друг, если вы меня в чем бы то ни было подозреваете.
Гиттару показалось, что последние слова, как и другие, были предназначены для того, чтобы скрыть какой-то подвох. Обжегшись, доверять вновь начинаешь не сразу. Между тем, слушая Клотильду, он не был больше самим собой. У него не было больше сколько-то ясных мыслей. Как у человека, которому сообщают важную новость, все, что составляло его обычную сущность, испарилось, чтобы уступить место страху и инерции.
— Я только что вам сказала, Гиттар, что вы меня плохо знаете. Это правда. У вас создалось обо мне впечатление, как о женщине, способной любить своего мужа, быть его сообщницей. Это правда, но это из самолюбия. Женщине моего возраста всегда тяжело признаваться в том, что она несчастна, ибо, каким бы нежным, каким бы симпатичным ни казался ей собеседник, она опасается, как бы жалость не стала руководить им в том, что она жаждет всей своей душою.
Эти слова были произнесены с таким отчаянием в голосе, что Гиттар поколебался. Однако, это не помешало ему спросить:
— Но как же, в таком случае, вы могли поступить со мной подобным образом?
— Я не знаю, — ответила мадам Пенне, в знак бессилия поднося руку ко лбу.
Если Гиттар и сохранял самообладание, то только внешнее. В глубине его души звучал неистовый крик радости. Бригитта была навсегда позабыта. Перед лицом выпавшего ему счастья больше ничего не существовало. Даже уверенность в том, что он послужил игрушкой в руках этой женщины, ослабла в охватившем его оживлении. Он больше не желал думать об этом. Он ошибался. Наконец-то кто-то ответил на его потребность в нежности. В порыве, он положил свои руки на руки Клотильды. Она тут же убрала их:
— Нет-нет, Гиттар… мы говорим…
Поскольку она достигла того возраста, когда следует сперва обо всем договориться, прежде чем позволить малейшую ласку. Гиттар, который достиг того же возраста, понял это и, ничуть не задетый в своем порыве, продолжил:
— Я ошибался, милый друг. Я вас не понимал. Вы были для меня загадкой. И этот вечер, по случайности, по одной случайности, позволил мне, наконец, вас понять.
Поскольку эти слова он произнес взволнованным голосом, Клотильда неожиданно встала, затем, глядя на Гиттара, который встал в свой черед, сказала следующие простые слова: "Бог мой! Что же я делаю?"
Гиттар вопросительно посмотрел на нее.
— Я слишком взволнованна, — сказала она, чтобы объяснить этот крик.
— Слишком взволнованны?
— Да, но не будем больше говорить обо всем этом, давайте? Пойдем к нашим друзьям.
— Мы встретим вашего мужа.
— О! Какие пустяки.
Мадам Пенне, сопровождаемая Гиттаром, сделала несколько шагов, затем, обернувшись, посмотрела на море, сплошь покрытое, казалось, серебреными чешуйками. Отдаленный рокот доносилось до двух наших героев. Это был рокот моря, природной стихии, и, между тем, он доносилось до них человеческим бормотанием.
— Последний раз взгляну на море, — сказала мадам Пенне, — прежде чем погрузиться в "это".
И она указала на огоньки, видневшиеся в листве деревьев, на фасад, сиявший белизной под лучами прожекторов, на это сосредоточение тепла, в котором, как горячечный больной, инстинктивно чувствуешь центр жизни.
Гиттару захотел настроиться на волну этой безмятежности, что, как ему казалось, должно было подходить роли влюбленного, и это при том, что он абсолютно ничего не испытывал.
— Там, — сказал он, — лицемерие. Что за контраст!
Но Клотильда была уже вновь захвачена "этим".
Два друга только влились в толпу приглашенных, как их позвал чей-то голос: это был голос мсье Пенне, который был с Бригиттой и мадам Бофорт. Гиттар скрыл смущение. Клотильда радостно закричала:
— Вы видите, мне повезло больше, чем вам. Я все-таки нашла нашего друга.
Она обернулась к Гиттару:
— Мы вас повсюду ищем.
Все, за исключением Гиттара, рассмеялись. Положение было щекотливым. Он чувствовал, что всем собравшимся вокруг него он по той или иной причине не нравился. Когда он встречал их поодиночке, еще куда ни шло. Но в сборе, он чувствовал, они могли сообщить друг другу каждый свою причину и, в итоге, сплавив их в одну, доставить ему неприятностей.
Мадам Бофорт определенно держала на него зуб за то, что он покинул ее свиту. Мсье Пенне ревновал к нему свою жену. Бригитта, увещаемая всеми, не видела никакого особого смысла принимать сторону Гиттара, а Морэн, на мужскую прерогативу которого он посягнул, не мешал событиям развиваться, уверенный, что время лишь играло ему на руку. Между тем, несмотря на эту глухую злобу, ему выражали радушие. Никто словно бы не замечал ничего странного в его поведении. При этом между ними как будто бы существовало взаимное согласие. Они удостоверивались, спрашивали, чтобы находить подтверждение своим словам. Гиттара это несколько смутило, не то, чтобы ему было неприятно застать в сборе тех женщин, с каждой из которых ему довелось вести разговоры достаточно странные (поскольку ему на это было наплевать), но чувствовать недоброжелательность этой компании.
С другой стороны, он испытывал глубокую радость. Разве мадам Пенне не выразила ему истинной нежности? С какой быстротой он влюбился в Бригитту, с такой же быстротой он ее позабыл. Достаточно было одного мгновения, проведенного рядом с Клотильдой, чтобы он снова был покорен и позабыл все остальное. Между тем, существовал момент, который неприятно беспокоил Гиттара. Отправилась ли мадам Пенне на его поиски по совету этой компании, или, почувствовав грусть, испытала потребность уединиться и, в этом случае, встретила его случайно? Он взглянул на нее с надеждой, что она обнадежит его взглядом. Но та уже больше не думала о нем. Он воспользовался моментом, когда общее внимание было привлечено невероятно красивой женщиной, медленно проходившей мимо них, совершенно безразличной к восхищению, которое она вызывала, чтобы приблизиться к Клотильде. Но стоило ему сделать шаг, как она отступила. Она избегала его. Она жалела о своей недавней слабости. Вместо того, чтобы увидеть в подобном поведении женский каприз, он был им ужасно раздосадован. С новой силой нехорошие чувства нахлынули на него. Не довольствуясь тем, что она насмеялась над ним в тот день, когда ее муж сделал ему свои признания, Клотильда, в этот вечер, пробудила в нем надежды с единственной целью, чтобы обмануть их впоследствии. В этот момент он увидел улыбку на губах мсье Пенне. Он искал объяснения для ее повода. Все, казалось, были заняты праздником. Ничто ее не объясняло. Гиттар не ответил на эту улыбку, которая была адресована ему. Он бросил взгляд на Клотильду. Та с живым интересом наблюдала за праздником. Время от времени, она наклонялась к мужу, чтобы сказать ему что-то на ухо. Она снова держала себя в руках. Никогда она еще не выглядела настолько владеющей собой: это ошеломило Гиттара. Он уже не знал, какой линии поведения ему придерживаться. В то время, как ему страстно хотелось допросить Клотильду, внутренний голос призывал его к благоразумию. Но непредвиденное вмешательство мсье Пенне привнесло в его ум некоторую ясность.