Созерцаю лоб твой нахмуренный-
Ты сегодня маленькая, злая.
Пусть спина моя больная исчеркана,
Не могу я отойти от водевиля.
Отдыхая от злости исчерпанной,
Двери плотно на швабру закрыли.
Но только не мучай ямбами,
Как злые возницы — ямами,
Жуков алмазных не мучай.
Перпетум римейк, как водится,
В открытые окна ломится,
Но будет лучше.
А в парадном моём вздыхают актриски,
Ананасы-шляпки на ножках ножей.
Будь не злой, но ласковой киской,
И к чёрту всех бывших мужей.
Но захочется вдруг смены декораций,
Поменяй робкий гнев на милость, не злись.
Шоколадно-озефиренных оваций
Накидает устало-гибкая кисть.
Но только не мучай ямбами,
Пасторалями, мелодрамами,
Тринадцатых жён не мучай.
Перпетум римейк мозолится,
Лунно блестит бессонница,
Но будет лучше.
Размышления в стиле дель-арте
Осень разбросала небрежно листья
На покрывале грязно-белого снега.
Сквозь сетку дождя путь лежит артиста.
Краснеют бубенцы на акварели неба.
Он Арлекин, его игрушки — рифмы.
То с Богом, то с чёртом, натянув колпак.
Эквилибрирует по краю бритвы,
Развлекая злостью городских зевак.
Дома Коломбина, вытирающая сопли,
Остывающий ужин, новостей песок.
Нет романтизма! И по-философски
Остается молча созерцать носок.
Ах, Коломбина! Кухня, дети, церковь.
Воспевал Пьеро тебя — Арлекин другой.
Но шут гороховый — любимей, и цепко
Ты его гладишь нежной рукой.
Знаешь ты, что под бешеным бахвальством
Душа — как птенчик, маленький комок.
Вокруг вздыхаешь в липком темпе вальса
И ищешь нежность между горьких строк.
О Коломбина! в серых платьях быта
Сама недавно из телефонных сетей.
Каждая ласка кажется избитой,
Как шепот страсти украдкой от детей.
…Нет Арлекина. Солнечные зайчики
Играют в прятки на сонной щеке.
Знаешь ли ты что-то об этом мальчике?
Злость и любовь — все в его руке.
Григорию Данскому
Алеют ржавые гвоздики
На тесной полке…
С гитарой снова в поединке
И в треуголке…
Воспевший радости забытой
Колесной жизни,
Стоишь опять, ветрам открытый…
Минорно виснет
Забытой памяти тоска
По пониманью,
И флейтой дунет у виска
Душа-приманка.
О, только б, нежная, она
Не очерствела…
О, только б слушалась струна,
Незлобно пела…
Поэт, сливаясь в унисон,
Ветрам подобен.
А ветр — свободный и босой -
И неудобен.
Богатство у него одно –
Душа-приманка.
Пусть егерская хватка -
Но –
Умчит беглянка.
Меценат из города N
(Б.С.)
Он любит театр.
И любит актёров. Наверно.
Сегодня — гуляем!
Блаженна шальная душа.
И тост произносит
Негромко — двусмысленно — скверно:
«Люблю самодеятельность!»
Сцена игры-куража…
«Какой же ты Гамлет?!»
Плечо одиноко осело.
Да, в жизни не Гамлет…
Реальность другая живёт-
Безумные речи
Возносятся гордо и смело-
На сцене,
Сливаясь с мечтою в полет.
О друг-меценат! Из уездного города N…
Да, этот цветок,
Что заезжая дама так робко
Послала кумиру,
Не требуя встречи взамен…
Цветок-обожанье,
Защиты он ждёт одиноко…
Театр — это жизнь.
Но острее, и жарче, и слаще.
Правдивей,
Чем поиск от скуки циничных натур.
И если актёр улыбается, любит и плачет-
То он не потешник,
И точно — не трубадур.
О друг-меценат! Обожающий нежные чувства.
Сидит на скамейке, внимая чужие стихи.
«Люблю самодеятельность…»
Женские виды искусства.
И падают строчки громоздко.
А были легки…
Любимый — это дом
Любимый — это дом, куда приходишь,
Истерзанный людьми и суетой.
Где в уголках укромных смутно бродишь,
Ласкаешь стены. Только дом пустой.
В углу лежит молчащая гитара,
Луна померкла, тихий свет зари.
Душа становится морщинистой и старой.