Думается, что эта скульптура, по замыслу своему достаточно двусмысленная, как нельзя лучше выражает суть книги, с которой мы обращаемся к читателю. Героем ее является самое двусмысленное на Земле существо — человек. И речь здесь идет не только о его двойственной — биосоциальной — природе, но, в первую очередь, о его сознании, изначально двусмысленном и лукавом.
В этой книге мы попытались по-новому взглянуть на вопрос о происхождении человеческого сознания, да и самого человека. Нас совершенно не устраивали основные концепции происхождении человека, которые в конечном итоге сводятся либо к утверждению, что мы есть результат творческого и целенаправленного усилия высшего Разума, либо к утверждению, что появление человека стало результатом приспособления к условиям меняющейся природной среды.
Нам рассказывали, как однажды в середине девяностых годов юная, совершенно дезориентированная идеологически и интеллектуально учительница начальных классов ознакомила учеников с блистательной в своем эклектическом невежестве теорией происхождения человека: Бог создал человека из обезьяны по образу и подобию своему при помощи труда.
Действительно, значительный этап эволюции человека, так же как и других животных, был связан с приспособлением к среде. Но в определенный момент наши предки оказались в ситуации, когда они были вынуждены приспосабливаться не только и не столько к условиям окружающей среды, но и к себе самим. Вопрос о том, как и почему возникла эта уникальная, исключительная ситуация, что повело наших предков не по проторенной эволюцией дороге биологического приспособления, а заставило выбрать иной путь, занимает в нашей книге значительное место.
В работе над монографией мы сталкивались со множеством трудностей и противоречий. Мы вынуждены были отвечать на вопросы столь двусмысленные и смешные, что даже формулировать их было как-то странно. Ну, например, если человек происходит от животного, то где кончается самое умное животное и начинается самый глупый человек? Если бы этот вопрос был задан, к примеру, на лекции, то ответ последовал бы незамедлительно: «Животное — существо биологическое, а человек — биосоциальное». Правильно? Еще бы! А все-таки… где?
Размышляя над проблемами генезиса человеческого сознания, постоянно обращаясь к закономерностям мышления человека, пытаясь осмыслить все это через основания человеческой психики и кардинальные категории культуры, мы оказались в сложнейшем лабиринте противоречий и двусмысленностей. Они были порождены сложностью и противоречивостью материала, к которому мы обращались, и необыкновенно двусмысленным и противоречивым «инструментом» анализа — нашим собственным сознанием. В конечном итоге появилась двусмысленная книга о двусмысленном процессе рождения и становления двусмысленного сознания единственного двусмысленного существа на Земле, написанная, как нам кажется, самым двусмысленным автором, которого только можно придумать.
Действительно, мы все больше и больше начинаем понимать, что книга написана не авторским коллективом, состоящим из двух человек, объединивших свои знания и усилия, а неким третьим лицом, с которым мы двое недавно познакомились и с большим интересом общаемся. Коллективные монографии обычно пишутся так: авторы собираются, определяют проблему или проблемы, над которыми будут работать, набрасывают план книги, делят ее на части и решают, кто напишет тот или иной раздел. В ходе работы они встречаются, обмениваются мыслями, знакомятся с подготовленными материалами и, наконец, объединяют рукопись в нечто целое. Это и становится результатом коллективного труда. У нас было все не так, а совсем наоборот. Писали мы вместе, рождая каждую фразу, подбирая каждое слово, ругаясь и мирясь постоянно. Текст книги выделывал над нами такие штуки, которые может выделывать только текст художественного произведения со своим автором. Так Татьяна Ларина поразила до глубины души темпераментного автора «Евгения Онегина» тем, что помимо его замысла и воли взяла да и вдруг неожиданно выскочила замуж. Мы все больше чувствовали, что текст книги начинает жить какой-то самостоятельной, как будто независимой от нас жизнью. Кто-то подбрасывал нам неожиданные ассоциации, или то, что Ломоносов называл «сопряжением далековатых идей». И мы вдруг поняли, что в пространстве нашего длящегося диалога рождается и уже существует некто третий, и это был настоящий автор книги. Был ли он индивидуален и личностен? Да, конечно. Этот новый автор не был результатом простого сложения наших интеллектов, темпераментов, знаний, не был суммой нашего жизненного опыта и синтезом нашего мировосприятия. Он существовал сам по себе. Мы люди разные, и это, наверное, хорошо. Один из нас филолог, другой — психолог, один — мужчина, другой — женщина, один — старше, другой — младше (не скажем кто). Родившийся в диалоге новый субъект никоим образом не был равен нам. Метафорически его можно представить в виде некоей тернарной модели, напоминающей человеческий мозг, правым полушарием которого является Софья Залмановна Агранович, а левым — Сергей Викторович Березин. Так уж получилось. В роли мозолистого тела, которое соединяет, разделяет и определяет отношение полушарий, выступает наш диалог, насыщенный смехом. В сложном и двусмысленном поле диалога смех маркировал инсайты и позволял преодолевать мыслительные тупики и противоречия, порожденные логикой функционирования асимметричной бинарной системы. Шутка, конечно. Но большая доля истины в ней есть.