Самое забавное, что даже теперь, спустя добрую дюжину лет, наш домовой продолжал испытывать трогательную ласковую доброжелательность ко всем пьяницам, попадавшим в наш дом. Когда, после очередного отказа очередной пассии, пузан Тобби, получивший прозвище Пингвина за свою серъёзно-горделивую походку и молчаливость, с которыми он обычно гулял по деревне, напивался вдрызг и забредал по ошибке в мой дом, то надо было видеть, как нежно облизывал и ласкал его наш маленький пуховичок-домовой. Даже у Эльзы в такие вечера не хватало духу на то, чтобы отогнать домового от спящего Тобби.
Вообще-то домовые, наверняка что-то заимствуют у своих хозяев, тем более, что в большинстве случаев, дома в нашей деревне переходят от поколения к поколению уже добрых две сотни лет. Стоит только сравнить моего ласкового глазастика с домовым одинокого Чарли, от которого редко кто уходил неукушенным и неоцарапанным. Да что там чужие, когда даже сам Чарли не раз появлялся в трактире с царапинами на руках, а то и на носу.
Внезапно мои полусонно-уютные мысли были нарушены резким прыжком домового, скрывшегося в углу за кроватью (домовые почему-то всегда стесняются проходить через стены на глазах людей). Обычно такое сверхбыстрое исчезновение домового по утрам свидетельствовало о скором появлении Эльзы, как-то раз чуть не отшлепавшей нашего глазастика за мокрые грязные следы, оставленные им на снежно-белом пледе, покрывавшем нашу кровать. Однако в этот раз вместо скрипа открывающейся двери я услышал какой-то странный писк, прерываемый дикими взвизгиваниями, доносившийся как будто бы из-под пола. Забыв о холоде, я вскочил с лежанки и кубарем скатился по лестнице, ведущей в погреб.
Пожалуй, мне редко приходилось видеть столь забавную сцену: около продушины, выходившей из-под крыльца, два маленьких, надувшихся от напряжения и злости, тролля пытались вырвать у домового мой альпеншток, а третий, еще более маленький, прыгал вокруг них, стараясь ущипнуть или пощекотать рассерженного ушастика. При моем появлении тролли разом взвизгнули и клубками нечесаной шерсти выкатились в продушину, а довольный собой, но еще не отошедший от обиды на нахальных воришек домовой, подволок ко мне альпеншток и ласково ткнулся в руку, ожидая заслуженной ласки.
Еще продолжая машинально почесывать у него за ухом, я незаметно переключился в мыслях на своих постоянных противников, троллей. Сегодняшняя сценка была совершенно естественной и обычной для наших взаимоотношений. С тех пор, как я согласился работать на фирму “Миг удачи” и стал по их заданию штурмовать самые дикие и живописные вершины окружающих нашу деревню альпийских гор, мои сведения об обычаях и привычках этого маленького народца значительно обогатились.
Живущие в основном в горах, и обладающие злобным нравом, они тем не менее могли быть опасными, пожалуй, только для неосторожных горожан, решивших поразвлечься на природе среди гор. Всё дело в том, что маленькие головки этих злюк не могли выдумать ничего особенно путного, да и сил у них было не слишком много. Организовать какой-нибудь камнепад над узкой тропинкой, залить как каток покатый склон единственного перевала, утащить, как они попытались, например, сегодня какое-нибудь нужное снаряжение—вот, пожалуй, и всё. Да к тому же чаще всего у них еще и не хватало ума, чтобы не выдать своего присутствия злорадным тонким, почти человеческим смехом или злобными кривляньями если уж не до, то обязательно после совершения подлости.
И если я сейчас задумался о троллях, то только потому, что впервые осознал наличие какой-то странности в происшествиях последнего времени: за всю мою сознательную жизнь в горах со мной не произошло столько происшествий, сколько за последний год работы в фирме. Причем, странным было то, что я ни разу не смог уличить в их причинах малышей-троллей, и что все происшествия кончались на удивление счастливо. Что стоило только внезапное пробуждение давно вулкана, спавшего добрую тысячу лет, когда внезапно начавшееся извержение окружило меня кольцом огненно-красной лавы, мчавшейся со скоростью курьерского поезда, на самой вершине одинокого гранитного столба. Жара была такая, что еще секунда-другая и одежда на мне вспыхнула бы ярким костром, как вдруг (другого слова тут просто не подобрать) из черного облака пыли и пепла почти прямо на голову мне свалился вертолет патрульной авиации. Правда, чтобы спастись, мне пришлось еще повисеть на лавовым полем на тонком нейлоновом тросе, сброшенном с вертолета, но черт подери, за всю свою жизнь ни я, ни кто другой не видел патрульной машины в этом районе.