Сергей больше не называет Павла братом, но говорит о нем, как о «городском сумасшедшем». Ничто, кроме внешности, не выдает в них родства. Именно происшествие в больнице стало началом эволюции Удальцовых в противоположных направлениях. Значит то, что было в операционной до начала переливания крови, соответствует времени, когда эволюция еще не началась, когда персонажи действовали животными инстинктами. Режиссер очень вычурно показывает это: порой помутнение рассудка братьев выражается в том, что они начинают ползать, словно рептилии и рычать стенограмму той самой операции в соответствующих медицинских терминах.
Разбитая банка с кровью оставила следы на обоих близнецах, осколки удалось собрать, но они все еще встречаются в щелях паркета, по которому ходят Удальцовы. «Стеклянные обломки преследуют меня с того самого дня, когда он швырнул пузырек в операционной и выбежал вон», – говорит председатель горсовета. Заметим, что ключевым моментом Сергей называет не тот, когда он сам задумал злодеяние, а тот, когда брат убегает, не обвинив его в халатности. Сергей будто соглашается: виноват Павел и никто другой.
Председатель горсовета потерял сон, он не может обходиться без снотворного и пистолета под подушкой. Пистолет, очевидно, не против брата. Раздувающееся мертвецкое лицо спящего Сергея нередко рассматривается зрителями, как комический эпизод (вспомним слова Соловьева), но скорее это наталкивает на мысль о том, что во сне и только во сне мздоимец переживает содеянное и оттого переполняем эмоциями.
Чрезвычайно интересна сцена, в которой Сергея награждают за труды, пока Павел находится в местах не столь отдаленных. Лицо будущего главы горсовета изображает искреннюю звериную радость победителя, и это единственное, что в данной сцене подлинное, – все остальное фальшивка, элемент ритуала. Лауреат держится за медаль, как суррогат собственного сердца, в качестве антуража – дворец культуры, аккомпанирует военный духовой оркестр, а на заднем плане висит рекурсивная картина, изображающая такое же «награждение» такого же «героя», вероятно, за такие же «подвиги».
Здесь же из уст Ольги звучит библейский вопрос, обращенный к лауреату: «Где твой брат Авель?» Можно было ожидать ответа: «Разве я сторож брату моему?» – но вместо этого Сергей произносит: «Где? Где? В тюрьме». Разрывающими шаблон словами и он, в свою очередь, отталкивает прочь библейские коннотации, открещиваясь от каиновой кары, настаивая на своей победе. Произнося их, он даже не меняется в лице, только сердце под медалью начинает кровоточить.
То, насколько похожи имена «Павел» и «Авель», подчеркивает – Удальцов-керосинщик в большей степени пребывает в канве библейской истории, он хрестоматийный праведник, перешагнувший барьер безумия, тогда как его брат – человек XX века, идущий дальше Каина. В отличие от последнего Сергей имеет постоянный шанс на искупление, он в любой момент может взять вину на себя, признаться, восстановить справедливость. И шансом этим он не пользуется. Потому его грех не локализован в одном акте, в одном моменте, но растянут на годы, на всю жизнь.
Существенно раньше, когда Сергей доносил на брата, развозящего по городу огнеопасный керосин, он произнес «правильный» ответ: «Я не сторож». Вот только вопроса тогда никто не задавал. Разве что, он отвечал себе, как самопровозглашенному бонявскому божку. Впрочем, ложь давно не является грехом для Каина, да и мздоимство теряется на фоне остальных его деяний. И что вызывает оторопь, так это его безнаказанность, ведь решительно некому призвать его к ответу за все, поскольку следователь Петравичус приехал в город разбираться только со взяточничеством.
Вор Гермес (Сергей Векслер), он же – Виктор Павлович Поддубный, получил свое прозвище, надо полагать, за ловкость и неуловимость. Персонаж весьма притягателен и ярок. Отличает его, в первую очередь то, что он действует здесь и сейчас, тогда как иные герои живут прошлым или будущим.
Изначально роль Гермеса должен был исполнять Константин Райкин. Более того, было отснято немало материала с Константином, но работа над картиной затягивалась, и у Райкина просто не было времени ее закончить. Тем не менее в итоговый фильм вошло несколько кадров, на которых в роли вора не Сергей, а Константин.
То, как Гермес владеет лезвием бритвы, находится между профессиональным мастерством и волшебством. Следователь, сталкивавшийся с ним еще до описываемых событий, произносит его имя необычайно интеллигентно: «Гэрмэс». Стоит Петравичусу окликнуть его, как тот возвращает украденное. Это еще надежнее вписывает героя в мифологическое пространство, правда уже не греческое, а скорее скандинавское – знание настоящего имени дает власть. То, что названо во всеуслышание, перестает выполнять свои функции. Вор перестает быть вором.