И опять тишина, но продолжилась она недолго, минуту-две, потом опять зашуршали кусты и из них выбрался немолодой мужчина в гражданском пиджаке, брюках, заправленных в сапоги, и кепке. В правой руке он держал потёртый наган, направляя мне тот в живот.
— Помощник секретаря горкома Шпиталин Максим Савелович. Стыдковца и Иванова нет, и вряд ли они появятся, по слухам, арестовали их немцы. Паролей я не знаю, лейтенант. Может, Яуза на сегодня, а может, и нет. И ты можешь быть шпионом гитлеровским.
— Вы здесь старший, товарищ Шпиталин? — поинтересовался я.
— Да.
— Тогда посмотрите мои документы. С наганом осторожнее, не пальните, пока я буду их доставать. Они у меня в кармашке гимнастёрки.
Не пальнул, хотя у меня от его взгляда и револьвера, смотрящего в живот в пятнадцати метрах впереди, волосы дыбом стояли, и тёк холодный пот по спине.
Удостоверение решил показать московское, зайдя сразу с козырей. И это дало плоды: партизаны сразу подтянулись, в глазах забегал страх и одновременно с ним надежда. Вот такая странная смесь эмоций.
— Товарищ лейтенант государственной безопасности, мо… разрешите вопрос?
— Разрешаю, товарищ Шпиталин, — кивнул я.
— А когда наши погонят немцев назад? Уж сколько они топчут землю нашу, советскую, самолёты ихние всё летают на восток, а наших и нет совсем.
Я посмотрел на окружающих людей, на их жадные взгляды, ожидающие ответа.
— Вот что, товарищ Шпиталин. Этот вопрос не требует срочного ответа, тем более есть много других, гораздо важнее. Давайте поговорим в штабе. Где он у вас?
— Там, товарищ государственной безопасности.
— Ведите.
Через три минуты я сидел на некрашеной лавке в просторном блиндаже с низким потолком. Свет давали две керосиновые лампы — над столом и над входом. Обстановка не просто спартанская — монахи-аскеты обзавидуются.
— Значит так, товарищ Шпиталин, — у меня скоро от «товарища» оскомина во рту появится, но без этого слова никуда, в это время так принято обращаться к собеседнику, — в планы командования я не посвящён достаточно глубоко, но по своей линии знаю, что главным штабом принято решение заманить врага вглубь нашей территории, показать всю свою слабость и только после того, как гитлеровцы введут все свои резервы, мы ударим по ним всеми силами.
— Но как же так⁈ Люди гибнут, города разрушаются. А воинские части?.. У меня есть несколько человек, которые своими глазами видели колонны пленных красноармейцев — их там тысячи!
— Все они враги народа, — жёстко произнёс я. — Каждый сдавшийся в плен, бросивший оружие, кто пошёл работать к врагу, кто стал пособником по зову души, так сказать, все они будут наказаны со всей суровостью. Эти замаскировавшиеся враги среди трудового народа ещё долго бы пили кровь советских людей, но сейчас они показали всю свою волчью натуру. Каждый из них будет наказан в соответствии со статьёй пятьдесят восьмой Уголовного кодекса и сто девяносто третьей! — я старательно добавил жара в свою речь, чтобы этот человек напротив не увидел моей игры. Навряд ли, конечно, в своём веке даже вот такие взрослые люди не сравняться вилянием и кривлянием с современными мне обывателями.
— Всё равно, людей жалко, — вздохнул тяжело собеседник. — Это ж сколько невинных судеб будет загублено…
— Это решение партии, товарищ Шпиталин, — припечатал я. — Вы против?
— Нет, что вы, что вы, — мгновенно побледнел тот. — Это правильное решение, очень… лес рубят — щепки летят. Да и не так много хороших людей пострадало.
— А после того, как погоним врагов с нашей земли прочь, всем пострадавшим настоящим верным советским людям будет всё компенсировано.
— Это правильно, — закивал струхнувший Шпиталин.
— А теперь расскажите о составе отряда. Почему вас едва три десятка набирается, когда должно быть две сотни? Где оружие, положенное вам, снаряжение, что сделали за эти дни…?
С каждым моим вопросом этот немолодой мужчина чуть заметно вздрагивал, всё сильнее белел лицом и покрывался испариной.
— Товарищ лейтенант государственной безопасности… тут такое дело…
Война застала всех неожиданно. Сотрудник НКВД, куратор партизанского отряда, пропал двадцать шестого июня. Его заместитель был растерян и про сколачивание отряда ничего не знал, да и не верил, что враг сможет докатиться досюда. Никакого оружия и припасов он не разрешил получать на складах. Потом, когда немец подошёл к городу, часть партизан встала в строй в ополчение, другие незаметно пропали. Отряд буквально таял на глазах.