Ключ к пониманию успеха и личности Адольфа Гитлера лежит в его личной религии, из которой он черпал невероятную по силе энергию. Был ли Гитлер религиозным человеком? Большинство современников были убеждены в этом. По мнению графини Марион Денхоф, фюрер нес на себе «отпечаток религиозности».[129] Причем этот отпечаток носил не только социально-христианский характер, свойственный Австрии, но вобрал в себя общенемецкие черты.[130] Как пишет Фридрих Хеер, Гитлер был убежден, что борьба за Германию носит религиозный характер и ее высшей целью является самопожертвование в интересах священной империи немецкого народа.[131]
8 детстве Гитлеру доставляло удовольствие представлять, как он станет священником. Летом 1924 года, находясь в заключении в Ландсберге-на-Лехе — тюрьме, фюрер заявил своему другу Рудольфу Гессу, что «если бы он чувствовал в себе способность к лицемерию большого стиля, то, возможно, стал бы священнослужителем и, скорее всего, достигнув высокого положения, реформировал и революционизировал бы церковь».
9 марта 1927 года, во время первого публичного выступления после освобождения из тюрьмы, держа речь перед собравшимися в цирке «Крона» приверженцами, Гитлер ничтоже сумняшеся сравнил себя с Иисусом. Он не колеблясь пошел на кощунство и применил в политической риторике евангелический мотив «Esse Homo», сравнив свою судьбу с Христом, блуждавшим по пустыне. Истолкование национал-социализма как политической религии является одной из самых старых попыток объяснить этот феномен, который своим экстремизмом напоминал эпоху детских крестовых походов или реформацию. В 1930 году Томас Манн интерпретировал национал-социализм как возвращение в первобытное время: «От этой природной религиозности, сущность которой заключается в оргастическом, вакхическом разгуле, очень многое перешло в современный неонационализм. Однако если подумать, во что обошелся человечеству расцвет культов природы с их рафинированно варварской гностикой и сексуальным развратом мистерий в честь Молоха, Ваала и Астары, можно только удивляться, с каким легкомыслием сегодня отрицается возможность возрождения чего-либо подобного».
В 1938 году Эрик Фегелин разглядел в нацистском движении «внутреннюю религиозность», которая воплощается в народе как «партикулярная церковь». В своих выступлениях Гитлер несет народу как бы «святую правду».[132] «Связь с популистской демагогией, целям которой блестяще служат даже саркастические насмешки, которые вместе с усиленной жестикуляцией политического миссионера придают его словам огромное убеждающее действие, особенно видна в глазах простых слушателей».[133]
Герман Гессе был поражен этим аспектом культа Гитлера. В 1934 году он писал: «У меня есть одна знакомая, дама хорошего вкуса, швейцарка, из либеральной приличной семьи. В потаенной каморке своей квартиры эта дама устроила нечто вроде домашней молельни. Однажды в минуту откровенности она отвела меня туда. У стены одиноко стоял шкаф, на передней стенке которого висел портрет Гитлера в половину натуральной величины… рядом стоял подсвечник, слева лежал Новый Завет, а справа — "Майн кампф"».[134]
Религиозный философ Романо Гвардини усмотрел в нацистском приветствии «Хайль Гитлер» выражение «народного благочестия». На Гитлера как бы перенеслись «все чувства, которые испытывали к Иисусу Христу». По мнению одних современников, «никто бы не удивился, если бы он исцелял недужных и воскрешал мертвых». Другие насмехались над фанатичными приверженками Гитлера: «Она сидела на кухне и читала слова, сказанные человеком из Мюнхена. Ну чем не библейская земля обетованная?» Фридрих Хеер считал, что девиз «Восстань, Германия!», написанный на штандартах СА, профанировал пиитическую потребность в воскрешении после смерти и при помощи этого стремился перенести религиозные представления в сферу политики.
Даже еврейские авторы обратили внимание на религиозный контекст нацизма. Саул Фридлендер писал о «продолжающихся вплоть до сегодняшнего дня попытках привнести мессианскую веру и апокалиптическое видение истории в политическую, бюрократическую и технологическую системы высокоразвитого индустриального общества».[135]
Великий социолог Макс Вебер определил новое время как эпоху, в которой религиозность будет загнана в подполье. Опираясь только на молитвы, нельзя не регулировать воздушное сообщение, не строить автомобили или атомные станции.[136] Однако Просвещение и его идеалы торжествуют только на сравнительно небольшом временном отрезке истории Европы. Принятие обществом псевдорелигиозных идей Гитлера коренится в разрушительном вневременном протесте против разума и рациональности.