В этой связи одно из наиболее страшных преступлений Гитлера, программу эвтаназии, можно рассматривать как реакцию фюрера на то, что он сам стал жертвой кровосмешения предков. Это же послужило и основанием для нежелания Гитлера иметь детей, поскольку они могут родиться дебилами. Несмотря на то что фюрер объяснял это собственной гениальностью, истинная причина все же была в нездоровой наследственности, о которой он был прекрасно осведомлен.
Все вышесказанное сыграло свою роль и тогда, когда в 1940 году ему на утверждение представили анкету, при помощи которой должен был пройти отбор тяжелых душевнобольных, содержащихся в лечебницах и санаториях, для последующей эвтаназии. Гитлер запретил проводить анкетирование. Возможно, одной из причин было то, что он не был уверен в том, что его тяжело больная мать смогла бы выдержать тестирование. Конечно, он ни на минуту не усомнился в физической полноценности своей матери, но не мог не думать о ней, когда речь шла о тяжелобольных.
Есть еще кое-что, что указывает на страх Гитлера перед последствиями кровосмесительных связей: идея расовой гигиены и чистоты расы, которая красной нитью проходит через всю политику фюрера. Кровосмешение в лесной глухомани и страх смешать свою кровь с чужою вылились в конечном итоге в программу эвтаназии. Это наглядно показывает, в какой извращенной форме преломлялись в мировоззрении Гитлера личные проблемы.
Также, по-видимому, с проблемой кровосмешения связан и сформировавшийся у него образ еврея. По мнению Гитлера, евреи представляют такую опасность потому, что они заключали браки только внутри своего народа, что сделало их сильнее других наций. 4 апреля 1942 года в ходе очередной застольной беседы Гитлер считал, что евреи обладают способностью адаптироваться в любом климате, что позволяет им приживаться даже в Лапландии и Сибири. Данная фраза содержит его настоящую оценку кровосмешения. По-видимому, в данном случае Гитлер всего лишь следовал расовой теории Хьюстона Стюарта Чемберлена, который признавал только две чистые расы: арийскую и еврейскую. При желании мы могли бы расценить это как неосознанную идентификацию евреев. «Его ненависть была восхищением со знаком минус».[149]
Эта идентификация еврея как самого страшного врага свойственна почти всем антисемитам. Они отказывают евреям в праве на ассимиляцию. Еврей должен оставаться евреем, ариец — арийцем. Однако первоначально данное требование чистоты крови и строгой сегрегации не было свойственно ни христианству, ни иудаизму. Евреи адаптировались к морали и обычаям окружающего их большинства, а антисемиты самым курьезным способом воспринимали еврейский образ мысли.
Проблема инцестаСам по себе подбор партнеров для брака у нижнеавстрийских крестьян, живших у самой чешской границы, не представляет для истории особенного интереса. Его принципы мало чем отличались от традиций, бытовавших в других глухих районах Европы. Вопрос, была ли бабушка Гитлера Марианна Шикльгрубер беременна от ученика столяра или его брата, зажиточного крестьянина, не столь важен, поскольку в любом случае речь шла о связи между дядей и двоюродной племянницей. Здесь кровосмешение перерастает в инцест.
Более того, семья Гитлера поддерживала подобные традиции инцестов на протяжении более трех поколений. Подобно фараонам Древнего Египта, женившимся на собственных сестрах, Гитлеры брали в жены дочерей своих двоюродных сестер. Вслед за Марианной Шикльгрубер мать Гитлера Клара Пельцль не колеблясь вступила в связь со своим дядей. С подкупающей непосредственностью даже после брака она не перестала называть своего мужа «дядя Алоиз». Хотя сам Гитлер избрал для себя несколько другой вариант, он также недалеко ушел от инцеста. По примеру своего отца и деда Адольф Гитлер с удовольствием принимал в своей холостяцкой квартире красивую племянницу Гели Раубаль. Он сблизился с Гели настолько, насколько вообще мог сблизиться с женщиной. Однако в данном случае вряд ли могла идти речь о сексуальных отношениях, поскольку женщины не являлись для него привлекательными. Он спокойно позволял своему шоферу и другу Морису крутить интрижку с Гели у себя за спиной. Тем не менее это не помешало ему устроить настоящий спектакль после самоубийства племянницы. Теперь ему больше ничто не мешало поднять мертвую Гели на пьедестал и превратить в единственную женщину его жизни, которой он мог подарить свою любовь.