Воэн ждал ответа. Я понимал, что увертки тут не пройдут. Но вспомнив мрачные катастрофические фантазии Сигрейва – заставить киноактрис биться в каскадерских машинах, – решил промолчать.
Все прочитав по моему лицу, Воэн повернулся к двери.
– Я позову доктора Ремингтон, после поговорим, Баллард.
Он протянул мне, видимо, в качестве примирения, пачку порядком замусоленных датских эротических журналов.
– Вот, посмотрите – здесь снимки гораздо профессиональнее. Можете наслаждаться вместе с доктором Ремингтон.
Габриель, Вера Сигрейв и Хелен гуляли по саду – их голоса тонули в реве взлетающего самолета. Габриель вышагивала посередине на скованных ногах; плохая пародия на прогулку воспитанниц пансиона благородных девиц. Ее бледная кожа поблескивала в свете желтых уличных фонарей. Хелен придерживала Габриель за локоть, ведя через траву по колено. Мне вдруг пришло в голову, что за все время, проведенное с Хелен Ремингтон, мы ни разу не говорили о ее мертвом муже.
Я проглядел цветные фото в журнале. На всех так или иначе центром был автомобиль: приятные молодые пары вокруг американского кабриолета, припаркованного на мирном лугу; бизнесмен средних лет и его секретарша, обнаженные, на заднем сиденье «Мерседеса»; гомосексуалисты, раздевающие друг друга на придорожном пикнике; моторизованная оргия подростков на двухъярусном трейлере. И на всех фотографиях – блеск приборных панелей и оконных жалюзи, сияние суперполированного винила, отражающего выпуклости то живота, то бедер, то зарослей на лобке, торчащих из каждого угла салона автомобиля.
Воэн смотрел на меня из желтого кресла, пока Сигрейв играл с маленьким сыном. Я помню лицо Воэна, отстраненное, но серьезное, когда Сигрейв расстегнул рубашку и прижал губы сына к своему соску, сжав пальцами грубую кожу и изображая женскую грудь.
Глава 11
Встреча с Воэном и альбом с фоторепортажем подстегнули все мои воспоминания о крушении мечты. Спустившись через неделю в подвальный гараж, я понял, что не могу направить машину в студию в Шеппертоне, как будто за ночь автомобиль превратился в японскую упертую игрушку или обзавелся, как и моя голова, мощным гироскопом, который указывал только на подножие эстакады у аэропорта.
Ожидая, когда Кэтрин отправится в летную школу, я поехал к автостраде и через несколько минут застрял в плотной пробке. Ряды застывших автомобилей тянулись до горизонта, где поджидали машины в заторах на дорогах к западу и югу от Лондона. Я продвинулся чуть вперед, и мне стал виден наш собственный дом. За перилами балкона Кэтрин ходила по сложному маршруту, несколько раз беседовала с кем-то по телефону и записывала что-то в блокнот. Неожиданным образом она играла меня – я уже знал, что вернусь в квартиру, как только Кэтрин уйдет, и займу на балконе позицию выздоравливающего. Я впервые осознал, что сидя там, по центру пустого фасада, виден десяткам тысяч скучающих водителей, и многие наверняка гадают, что это за забинтованная фигура. В их глазах я – некий кошмарный символ, домашний идиот, пострадавший умом в автокатастрофе и теперь выставляемый на балкон по утрам.
Машины чуть двинулись к перекрестку с Вестерн-авеню, и стеклянная жилая высотка заслонила от меня Кэтрин. Я ехал в плотном потоке, и нас всех заливал солнечный свет, кишащий мухами. Странно, но я почти совсем не ощущал беспокойства. Дурное предчувствие, висевшее надо мной, подобно светофорам, в мои прежние выезды на автострады, пропало. Присутствие Воэна где-то рядом со мной на переполненных мостовых убеждало меня, что можно отыскать ключ к грядущему Автогеддону. Сделанные им фотографии половых актов, кусков радиаторных решеток и приборных панелей, единения локтя с хромированной рамой, влагалища – с приборами демонстрировали возможности новой логики, даруемой развивающейся технологией, коды нового союза чувства и возможностей.
Воэн меня напугал. То, как грубо он манипулировал Сигрейвом, играя на жестоких фантазиях травмированного на голову каскадера, ясно показывало: он пойдет на все, чтобы извлечь пользу из любой ситуации.
На перекрестке с Вестерн-авеню движение ускорилось, и я свернул на север на первом правом повороте к вокзалу Дрейтон-парк. Дом нависал надо мной вставшим на попа стеклянным гробом. Загнав машину в подземный гараж, я беспокойно метался по квартире, ища блокнот, в котором Кэтрин отмечала телефонные звонки. Я хотел перехватывать сообщения от ее любовников – не из сексуальной ревности, а потому что ее романы шли вразрез с чем-то, что замыслил для всех нас Воэн.