Внутри все пело и ликовало.
— На свободе!!! — неожиданно для себя подумал Гринберг и что есть мочи пришпорил коня.
Отряд двигался очень быстро, но не проходило и часа, чтобы какой-нибудь пост не проверял у них документы. Уже ночью, уставшие до беспамятства, путники добрались до замка. Гринберг еле доплелся до постели и сразу завалился спать.
Утром первый министр осмотрел замок. Это было печальное зрелище. Подъемный мост был ни к черту. Часть зубчатой стены развалилась, местами видны какие-то волдыри и трещины. Искусники что-то "химичили" в своих лабораториях, но восстановление происходило крайне медленно. На вопрос, где Дино, они только пожимали плечами. Комендант, с опухшими от недосыпания глазами, сыпал на их головы проклятия, угрожая всеми возможными карами. Гринберг, чтобы избежать осложнений, чисто формально отстранил его от занимаемой должности, а затем потратил около двух часов на принесение всем чародеям глубочайших извинений.
— Не дай Бог, если кто-то затаит обиду. — думал министр. — Кретин, все-таки, этот комендант, хотя и служака исправный, и герцог — кретин, и он сам, Хьюго Гринберг, — тоже кретин. Все-таки, этот мир — чертовски хрупкий. И договориться по-хорошему, в конце-концов, дешевле, чем расхлебывать потом получившуюся кашу.
В коридоре, едва покинув лаборатории чародеев, министр столкнулся с посыльным.
— Господин первый министр, вас срочно ищет комендант. Он у себя.
Гринберг недовольно пробурчал:
— Что ему еще от меня надо? Я и так взвалил на себя все его заботы.
По дороге к коменданту Гринберг заметил сильное оживление. Солдаты с копьями наперевес пробегали к своим местам. Некоторые тащили какие-то сундуки, незнакомого вида оружие. Снаружи слышны были грохот и треск.
Гринберг ускорил шаги и почти вбежал в огромную приемную коменданта, где увидел множество офицеров и самого коменданта. Все были в броне, хотя и со снятыми шлемами.
— Господин первый министр! — обратился к нему комендант. — Наблюдатели и разведчики докладывают о приближении отрядов противника. Численность — около сотни боевых животных. В лесу отмечается также концентрация боевых колесных машин с плазменными пушками, не более трех десятков, и конный отряд амазонок численностью двадцать человек. Подъемный мост неисправен, искусники пытаются зарастить ворота, но я думаю, что это не сыграет решающей роли в сражении.
— Почему? — скорее по привычке спросил министр.
— Искусники утверждают, что наш замок заражен вирусами, они с трудом подлечили стены. Оружие тоже заражено. И я могу утверждать, что люди — тоже заражены, но на этот раз — убийственными идеями. Часть наших людей не желает проливать чужую и свою кровь. Те же, кто настроен крайне воинственно, уже покинули замок и отправились в Пирамиду. Кроме того, мы хотели бы знать, ради чего мы, все-таки, должны сражаться?
Комендант, произнося эти слова, смотрел куда-то мимо уха первого министра.
Первый министр сделал вид, что погружен в раздумья.
— Где Дино? — неожиданно спросил он.
Комендант вздохнул.
— Он уехал в Пирамиду.
Гринберг на пару секунд прикрыл глаза руками. Это начало конца. Люди не желают проливать кровь за ЧУЖОЕ имущество. Своего у них нет. В лесу ты можешь брать все, что пожелаешь, и гибель замка для них не имеет значения. Их держит только привычка к месту, с которым связаны все воспоминания.
— Господа! — первый министр обвел взглядом присутствующих. — Мы сейчас должны принять важное решение. Для самих себя, и на всю оставшуюся жизнь. Мы должны решить, что для нас дороже — жить аморфной массой в первобытной общине, отдаленно напоминающей цивилизованное общество, где правит анархия и власть толпы, или положить жизни на алтарь свободы. Я не помню, кто из древних сказал, что свобода — это осознанная необходимость. Надеюсь, все мы понимаем, что наши действия продиктованы необходимостью не чьей-то, а нашей. Мы отдаем свой долг обществу в обмен на те блага, которые имеем взамен. Разделение труда, навыков, умения в едином общественном организме позволяет этому организму выживать и благополучно существовать в этом сложном мире. Наш общественный организм не самый совершенный, но мы сами должны изменять его в нужную сторону и никто не в праве решать за нас, что нам делать. Нам не нужны посторонние советники и руководители. Мы будем воевать за благое дело.