Алекс осторожно расстелил на полу матрац, устроился поудобнее и уснул, закутавшись плащем-невидимкой.
В тюрьме Порта уже неделю царил необыкновенно строгий режим. Тюремщики ворчали. Во все времена для содержания преступников было вполне достаточно крепких стен и запоров. Даже в эпоху Великого искусства. Да, преступники стали не те, но и возможности — тоже. Эти стены и двери, созданные кудесниками древности, вполне противостояли всяческим колдовским способностям тех, кто содержался в этих камерах. Ни один колдун не мог бы проникнуть сквозь заговоренные преграды, но сейчас и этого оказывалось мало.
Монахи из Черной Пирамиды ужесточили режим в тюрьме до невероятности, справедливо полагая, что человек всегда — самое слабое звено в защите и самое сильное орудие — в нападении.
В тюрьме сейчас отсиживалось около трех десятков человек. Кто — за нарушение общественного порядка (а вернее — кто не смог заплатить за причиненный ущерб и беспокойство), а кто — за долги. Сидели тут за воровство, за пьяные драки, за мошенничество. Но колдуны появились впервые за многие столетия.
Для содержания этих колдунов было решено отвести отдельный этаж. Каждый содержался в своей отдельной камере, а меры по их содержанию были приняты просто невероятные. К древним стенам и дверям добавились заговоренные особыми молитвами священников замки, охрана стояла — по несколько человек возле каждой двери, и еще больше — вдоль всего коридора. Каждый караульный видел сразу три-четыре других, и, в случае их ненормального поведения, сразу должен был дать сигнал караульному офицеру. Вся охрана была вооружена огнестрельными ружьями, заряженными серебряными пулями. По утверждению знатоков, эти пули были заговоренные против нечистой силы.
Эти серебряные снаряды породили массу сложностей и для начальства тюрьмы и для солдат. Заступая на пост, следовало эти пули получить, после ухода с поста — сдать. Кое-кто поговаривал, что серебро — это только оболочка, для маскировки, а внутри они самые настоящие — золотые. Капрал грозил всяческими карами тому, кто посмеет заменить пули, но в кабаке, в разговорах между собой, солдаты утверждали, что капрал сам продал начинку пуль на сторону заезжим купцам, а выдает подделки. Если на тюрьму нападет настоящий колдун, то фальшивым пулям с ними не справиться.
Дополнительной проблемой для охраны было то, что на службу следовало приходить трезвыми. Ну какой дурак станет стоять два часа на посту на трезвую голову? Разводящий перед выходом на пост требовал от каждого "дыхнуть" и, если замечал нарушения, то отстранял от несения караула, лишая ощутимо выросшего жалования. Но проблема решалась просто — надо было напиваться не более, чем разводящий, и тогда все были довольны.
Были и еще более странные нововведения. Например, в коридоре заменили ослабевшие "вечные светильники" на новые, их яркий свет мешал дремать. На двери дополнительно навесили висячие замки, а по углам зачем-то курились лампады, заполняя своим дымом все помещения. Солдаты чихали и ругали тюремное и городское начальство, придумавшее им такую кару, не идущую ни в какое сравнение с теми деньгами, что им платили. Возле каждой двери лежали коврики, мокрые от святой воды. Когда сапоги караульных на них наступали, святая вода противно чавкала, брызгала на стены, двери, на солдатскую форму и оставляла на полу грязные потеки и следы.
В субботний вечер, накануне казни колдунов, капрал, раздавая пули, был еще грознее. Разводящий оказался совершенно трезв и отправил в казарму троих, уличенных в злоупотреблении алкоголем. В коридорах еще добавили светильников и лампад, а коврики со святой водой чавкали, как болото.
Солдаты нового караула, гупая по коридору, тихо переговаривались:
— Ты видал, кого мы охраняем?
— Я только видел кого-то под покрывалом, когда их привезли.
— Ты многое потерял. Один — мужик, здоровенный, еле в дверь протискивается. А другой — такая краля. Ей чего-то в кормежку подмешивают и браслетики на руках святые. Но я ее как увидал, аж сердце кровью облилось — просто цветочек, полжизни за такую отдать не жалко. Сидит в своей клетке тихонько. Глазки опущенные, вся какая-то безжизненная.
— Видать, кому-то не угодила. Наша Люсьен, вон, тоже разыскивается. Стервозная бабенка, но я на нее как на картину приходил смотреть, а лапами трогать — ни-ни.
— Разговорчики! — прогромыхал голос разводящего.
Взвод прочавкал по коврику. Стоящий у двери часовой заметил, что коврик чавкнул еще раз. Он протер глаза и подумал: "Померещилось".
После смены караула в коридорах затихло.