— Мы переплавимся на плоте.
— Ты с ума сошел! Мы утонем!
Хомо улыбнулся. Задумчиво и немного грустно.
— Ну что ты. Конечно нет.
Они успели перевалить через горы до первых морозов. Шли затяжные дожди. Сапиенс мерзла, ее платье, давно разодранное в клочья, Хомо заменил на теплые и мягкие шкуры. Он знал, что идти осталось недолго, и подбадривал ее, как мог. Сапиенс мерзла и засыпала у него на руках. Хомо был мрачен.
Заболела Сапиенс совершенно случайно и неожиданно, как это всегда и бывает. Более того, она заболела именно в тот день, когда рассеялись облака, выглянуло солнце, и долина внизу заискрилась пронзительной желтизной короткого бабьего лета. Словом, как раз тогда, когда жизнь понемногу начала налаживаться.
Сапиенс заболела внезапно, тяжело и безнадежно. Утром она отказалась вставать и идти дальше, ссылаясь на усталость. Хомо пожал плечами, хмыкнул нечто невразумительное (по старой привычке), и отправился за чем-нибудь более или менее съедобным. Когда он вернулся, Сапиенс сильно знобило. Когда село солнце, она бредила и тряслась в лихорадке.
Хомо тоскливо смотрел на долину внизу. Он думал, что им не хватает всего пары дней. Еще чуть-чуть — и они бы догнали племя Хомо, и все было бы хорошо, и Сапиенс бы не заболела, и у них бы были еда, защита, огонь…
В бреду Сапиенс читала Шекспира и выдержки из античных философов.
— Сапиенс!..
Она тяжело вздохнула.
— Тише, Хомо…
Не мешай мне.
— Сапиенс…
— Сапиенс, не смей умирать.
— Не смею…
— Ну, подумай, Сапиенс… с кем я буду разговаривать, если ты умрешь? Что мне без тебя делать? А? Подумай, Сапиенс!
Сапиенс неожиданно открыла глаза (которые были, как мы помним, огромными и серыми), внимательно посмотрела на Хомо, улыбнулась бледными и тонкими губами — и слабо махнула рукой. Мол, все в порядке.
— Тише, Хомо. Не дрейфь. Я думаю. Думаю…