Выбрать главу

Все рабочие и служащие, кроме руководителей, были поголовно пронумерованы. Каждый носил свою бирку, напоминающую тавро.

Ноги мои еще не привыкли к беготне. Я жутко уставал и, чтобы восстановить силы, спать укладывался не позднее восьми. Ночью мне часто снился один и тот же сон: побег из Полиуретана, вампиры, предлагающие помощь, белокурая женщина, ведущая меня по узкому, темному коридору. И еще безголовый мотоциклист.

Утром, разбитый и заспанный, я вновь оказывался в канцелярии.

Мой теперешний начальник носил необычное имя. Его звали Доргомыз Владимирович Бирюкинг. Этот человек был почти двухметрового роста с парафиново-бледным лицом и глазами навыкате. Из-за сходства с высохшей мумией, я прозвал его Тутанхамоном.

У начальника имелся отдельный кабинет, но ему больше нравилось, когда мы – я и пожилая безликая женщина-деловод – находились под его постоянным присмотром.

На локти грозного Тутанхамона были натянуты черные нарукавники с резинками. Он безмолвствовал, как и подобает мумии, и в его молчании чувствовалось напряжение: кто посмеет нарушить ритуал рабочего дня? Бирюкинг-Тутанхамон – жрец таинственной церемонии, смысла которой мы, непосвященные, не в силах были постичь.

Допущенная кем-то из нас двоих погрешность в работе могла неожиданно вывести его из себя. И тогда Тутанхамон издавал душераздирающий вопль, от которого в оконных рамах дребезжали стекла.

В мой первый рабочий день он величественным жестом подозвал меня к себе. Я стоял перед ним и переминался с ноги на ногу. Тутанхамон взял ручку и начал трудиться над запиской. Он писал, а я, склонив голову, читал его каракули.

Корявым почерком Тутанхамон нацарапал следующее: «Для Куксина. Ув. г. Куксин! Щета неподписаны, вам надо явица к замдеректору лично. Бирюкинг». Он вручил мне лист и сержантским тоном скомандовал:

– В отдел производства! Быстро! Одна нога здесь, другая там!

Видимо, заприметив улыбку на моем лице, Бирюкинг проревел:

– Вопросы?!

– Вы не могли бы передать это по телефону?

Он скривил рот и пожал плечами.

– А ты мне на кой?

Канцелярия располагалась на первом этаже. Чтобы попасть в отдел производства, надо было выйти во двор, обогнуть здание и войти в него с торца.

Я выбрался на улицу и побрел вдоль корпуса, щурясь от яркого солнца. Бросив случайный взгляд на беседку для отдыха, я заметил в ней темноволосую девушку. Лицо ее было закрыто руками, и я не мог его разглядеть. Худенькие плечи вздрагивали.

Я подошел к беседке и остановился.

Девушка сидела ссутулившись, длинные волосы рассыпались по плечам. Быть может, мне показалось, но я почувствовал это пугающее отчаяние. Его источала не только согбенная фигурка, само это место было пропитано им.

Я тихонько прокашлялся.

Девушка отняла руки от заплаканного лица, осторожно на меня взглянула. Из груди ее вырвался всхлип.

– Оставьте меня в покое! – крикнула она.

Иногда прогнать меня бывает непросто.

Я положил папку на перила и зачем-то обнял руками деревянную колонну.

– Но мне кажется, вам нужна помощь, – я старался, чтобы голос звучал как можно мягче, несмотря на то, что мне становилось все более неуютно в этой беседке. Она совершенно не располагала к отдыху.

Девушка не ответила. Она вскочила со скамейки, ожесточенно толкнула меня, так, словно я был причиной ее несчастья, и убежала.

Я машинально шагнул вслед за ней и почувствовал, как земля ушла из-под ног.

Падение никак не прекращается, я проваливаюсь в желтую пустоту. Инстинктивно пытаюсь схватиться за колонну, но ее нет, пропала. Испуганно оглядываюсь и не обнаруживаю ничего. Небо и земля перестали существовать, и нельзя определить, где низ, а где верх. Пугающим и мучительным оказывается то, что я не могу крикнуть: воздух не набирается в легкие, губы не размыкаются. Я пытаюсь найти руками лицо, но сами руки куда-то исчезли! И что с глазами? Они то ли открыты, то ли закрыты, то ли вовсе их нет!.. Несмотря на это, я могу видеть: всем своим преображенным существом.

В желтоватой мгле, что-то непрерывно видоизменяется. Вокруг носятся белесые тени, то приближаясь, то удаляясь. Иногда я почти чувствую прикосновение их развевающейся эфирной рвани.

Вдруг движение прекращается, точно время остановилось. И в следующее мгновение начинает рассеиваться туман. Марево истончается, ветшает. Сквозь образовавшиеся дыры проступает явь, но я не могу определить, та ли это реальность, в которой я минуту назад находился.

Неожиданно прямо из остатков еще не развеявшегося марева появляется юноша – совершенно эфемерный. На нем белая рубаха, сиреневый галстук, очки в серебристой оправе. Я успеваю заметить наглаженные стрелки на коротких рукавах. Он проходит сквозь меня, – горло и грудь сдавливает спазмом. Я вскрикиваю и, секунду спустя, обнаруживаю себя стоящим в беседке посреди ясного летнего дня.