Тут же, почти у самого обрыва, на ровной и длинной поляне собрались желающие померяться силой. На боевых конях, с оружием, показывали удаль и молодечество, умение владеть саблей и секирой, пускали стрелы.
Аристин стоял позади Хомуни и Игнатия, с завистью смотрел на скачки, на игру юношей. Он тоже хотел бы показать свое умение, но Бабахан не позволил, сказал, что дело Аристина прислуживать хозяину.
Игнатий болел за внука своего, Баубека. Позабыв о сане и возрасте, громко кричал, размахивал клобуком, радовался каждой его победе, сокрушенно огорчался, если Баубека постигала неудача. Хомуня искоса поглядывал на Игнатия, и сердце его сжималось от того, что наступил этот день, праздничный и грустный, когда приходится навсегда прощаться с братом, чудом обретенным в этих далеких ущельях.
Потом снова собрались у священного огня. Бабахан просил Хырт-Хурона и покровителя путников Уастырджи дать счастливую дорогу Хомуне, уберечь его от недобрых людей, от болезней, от диких зверей, от непогоды, от порчи и от всех других бед, которые подстерегают человека.
Закончив молитву, Бабахан поискал глазами Саурона, подозвал ближе, велел привести коней. Саурон бегом кинулся за угол сакли и тут же вернулся обратно, но уже вместе с Савкатом, Анфаны и Сосланом. Они подвели и передали Хомуне четырех коней. Два были навьючены всем необходимым в дороге: одеждой, обувью, походным шатром, продуктами; два коня — под седлом. Гнедой скакун арабских кровей, которого привел Саурон, сверкал богатой сбруей, роскошным золоченым начельником, сделанным в виде небольшой фигурки женщины с чашей в руках, символом дружбы — последняя работа Ботара. Уздечка и сбруя коня густо покрыты были серебряными и бронзовыми, с позолотой и чернью, орнаментированными бляшками, седло украшала яркая шелковая накидка. На груди у гнедого висела треугольная кожаная сумочка с вышитыми по ней павлинами — священными птицами древности. К седлам обоих верховых коней приторочены колчаны, полные стрел, сабли, маленькие боевые секиры на длинных ручках, кольчуги, остроконечные войлочные шлемы.
— Теперь, Хомуня, у тебя все есть для дальней дороги, — сказал Бабахан. — Возьми еще этот кошелек с золотыми монетами. Омар Тайфур уплатил их Черному уху за твою голову — так пусть тебе они и достанутся.
Хомуня, растроганный до слез, пытался отказаться от денег, и так уж слишком щедрыми были подарки Бабахана и Вретранга.
— Бери, — успокоил его Саурон, — нам все это не нужно. Золото и деньги только в городе имеют ценность. У нас же, в ущельях, главное богатство — скот. От него берем и пищу и одежду.
Подошла Айта. Остановилась чуть в отдалении, нетерпеливо переступала ногами, краснела от волнения, ждала, когда отец закончит говорить с Хомуней.
Наконец Саурон отступил в сторону, Айта подскочила к Хомуне, протянула ему маленького, вырезанного из красного тиса коня с всадником на спине.
— Пусть он принесет тебе счастье, — сказала она, смутилась и отошла.
— Это не простой талисман, Хомуня, — пояснил Бабахан. — Благодаря ему люди обретают правильную дорогу. Я расскажу тебе историю, связанную с этим конем и всадником. Запомни ее. Ты еще не так уж и стар, найдешь жену себе, родишь сыновей. И передашь им талисман и расскажешь то, о чем услышишь сейчас. Они же передадут талисман детям и внукам своим.
Так слушай. Давно это было. Так давно, что уже никто не помнит когда. Наши предки не всегда жили в горах, тогда они кочевали по степям, пасли скот в тех местах, где реки не бросаются с вершин, в пыль разбиваясь о камни, как в наших ущельях, а текут медленно, словно они не подвластны быстро бегущему времени. Пастухи присматривали за стадом, шили себе одежды, молились богам, посвящали им песни, изображали их в камне и дереве, лепили из глины. Конь кормил наших предков, одевал их, на спине своей уносил от жестоких врагов, которых ты знаешь, у каждого человека намного больше, чем верных друзей. Так было. Так есть. Так будет вечно.
Такие талисманы, как тебе подарила Айта, хранились в каждой юрте. Их вырезали те мужчины, чьими руками повелевают боги, наделяют способностью в куске дерева увидеть коня и всадника. А дарили талисманы друзьям только юные девы, потому что душа их еще переполнена любовью, добротой и доверием, не испорчена черствостью, обманом, завистью, коварством и всеми другими пороками, которые мы получаем от демонов.
Однажды боги разгневались на предков нашего племени, послали им слишком жаркое солнце и сильные ветры. Травы потеряли влагу, хрустели под ногами, ломались и тут же превращались в пыль. Скот истощал, кони ослабли. И когда темной ночью стоянку племени окружили враги, то спастись удалось немногим. У пастуха по имени Ксай отняли юрту, лошадей, скот, а его самого вместе с женой, сыном и дочерью увезли в далекие страны, такие далекие, что он и не знал обратной дороги. И ничего у них не осталось, что напоминало бы о принадлежности к племени. Только одежда и этот маленький талисман, который хранился на груди у дочери пастуха. Но одежда вскоре превратилась в лохмотья, они ее выбросили, приобрели себе новую, а деревянный конь с всадником остался.
Много с тех пор родилось и состарилось внуков у того пастуха, пока появился на свет Поксай, потом его сын Ипоксай. Из поколения в поколение переходил талисман, а вместе с ним и тоска по своему племени. И тогда сказал Поксай своему малолетнему Ипоксаю: «Пойдем с тобой вместе, сын мой, и найдем свое племя». Долгие годы шли они по земле, от народа к народу, спрашивали у людей, не видел ли кто из них такого деревянного коня и всадника, вырезанных из одного куска дерева? Люди смотрели на талисман, пожимали плечами, давали странникам пищу, одежду и те уходили в новые земли. Они шли так долго, что состарился и умер в дороге Поксай, вырос и возмужал Ипоксай.
Наконец, он пришел в наше ущелье, устало опустился на камни и долго сидел, понурив голову, пока подошли к нему люди и спросили: «Кто ты, путник, и что тебя привело в наши горы?» Ипоксай встал, поклонился людям и сказал: «Меня зовут Ипоксай, я ищу соплеменников своих». И люди спросили: «Кто твои предки, к какому роду они принадлежали?» — «Я не знаю — ответил Ипоксай. — Но все они хранят вот такого коня и всадника, вырезанных из одного куска дерева».
И тогда самая красивая девушка селения обнажила свою грудь и показала точно такой же талисман, висевший у нее на золотой цепочке. Ипоксай взял ее в жены, и стали они жить счастливо, родили много детей себе.
— И ты береги талисман для потомков своих. Помни, теперь у людей нашего племени течет кровь брата твоего, — сказал Бабахан и обнял Хомуню. — Поезжай, пусть боги помогут тебе.
Игнатий и Саурон проводили Хомуню до самых ворот. Они шли рядом, опустив головы, молчали. Только костыли жалобно поскрипывали уставшим деревом. Наконец пришли. Обнялись.
— Кланяйся Русской земле, — обнимая брата, сказал Игнатий. Губы его задрожали, на глазах блеснули слезы.
И больше ни слова не мог произнести Игнатий. Совсем расстроился. Только в конце, когда Саурон помог Хомуне подняться в седло, еле слышно промолвил:
— Прощай, брат. Хорошо, что ты есть на свете. Береги нашу Русь.
У Хомуни тоже остановилось сердце. Слишком тяжким было расставание. И с братом. И с его сыном Сауроном. И с Бабаханом. И с Айтой. Со всем их родом. И с селением, где обрел себе, наконец, свободу. Его мучило то, что он больше никогда не увидит Игнатия. И это было так тяжело, что Хомуня уже колебался — стоит ли уезжать ему, если здесь остался брат его? И если бы Игнатий, оросив щеку Хомуни своими слезами, произнес лишь одно слово — «останься», Хомуня возвратил бы лошадей Бабахану. Но Игнатий сказал: «Береги нашу Русь».
Аристин ехал следом. Ему хотелось поговорить с Хомуней, сказать, что он будет предан ему до конца своих дней. Он даже попытался сравняться с ним, поехать рядом, насколько позволят поводья заводных лошадей. Но заглянув в лицо своему хозяину, Аристин сразу отстал. Хомуня ехал с закрытыми глазами, отдал дорогу лошади.