— А тебя, значит, не сожру? — снова постарался я добыть больше информации. Аборигенка оказалась доброжелательно-разговорчивой, что было мне только на руку.
— Подавишься, — хмыкнула девушка, спуская мои штаны до колен и вдруг присаживаясь рядом, чтобы расшнуровать на мне высокие ботинки.
— Ты разве крупнее зверя? — удивился я заявлению, прикинувшись недалеким. — Или есть какой-то защитный покров? — Я вытянул руку вперед, стараясь дотянуться до чужой головы. Она как раз была где-то в районе моей талии.
— У меня есть защитные мозги, — хихикнула невидимка, ловко уходя от прикосновения вместе с моим ботинком. — О, где ж ты столько новых тряпок нарыл? Плотные, блестящие, а шов-то какой ровный! — восхитилась она. — Это носки? Ух ты… старый склад? А еще там есть? А куцыры есть?
— Моя родная планета уже уничтожена, — спокойно сказал я правду, имея в виду Горгонзолу. Ее ведь действительно… зачистили. Не то чтобы я особо жалел.
— Чудища? — тут же посочувствовала аборигенка.
— Хуже. Люди. — Хотя их, наверное, тоже можно назвать чудовищами.
— Люди?! А-а-а… склад разграбили, небось. Оно конечно, столько богачества. Враз стервяги налетят. А ты тоже дурень, хорошие вещички надо поглубже ныкать, сверху рванину какую! А то лазишь по Перепечкам весь такой красивый с целым куцыром мяса! Тут не только чернуха, любой соблазнится.
Самое смешное, что она почти дословно повторила первый закон Горгонзолы: если что-то имеешь — спрячь поглубже, беги быстрее. Не свети на всю свалку, если не хочешь неприятностей.
— Это считается излишеством? — Я удивленно вспомнил свою одежду: плотная жесткая кожа какого-то зверя с окраины спирали. Смотрелась она не особо презентабельно, скорее как жеваная серая чешуя, но мне было плевать. Главное, что она отлично защищала от большинства колюще-режущего оружия и перепадов температур. Разве что ботинки мне подарили отличные. Высокие, матово-черные, с расширенной и толстой, но мягкой и очень гибкой подошвой. В таких легче ходить по болотам и пескам, а шаги практически не слышны. Глава клана Ивановых назвала их «кошачьими лапами».
— А то! — хмыкнула аборигенка. — Ну! Что я говорила? Аж три поцелуя. Ничего, щас мы их… — И с отчетливым щелчком тумблера включила нечто громко воющее. Даже звероящер шарахнулся и зарычал, но получил ладонью по морде и послал мне недоуменно-обиженный образ. В его восприятии я уловил что-то рыжеватое, растрепанное и кусачее. Кажется, именно так он воспринимал местную жительницу.
А гудел странный аппарат с длинным шлангом, похожим на хобот земного пылесоса. Видел как-то в доме одной из внучек главы клана. Не запомнил бы, если бы хозяйка всем уши не прожужжала, называя агрегат советским бронтозавром. Гордилась тем, что эта рухлядь времен первых жнецов еще на что-то способна.
Вот теперь такая же рухлядь присосалась к моему животу, и я от неожиданности зашипел сквозь зубы. А еще подавил порыв резко ударить отравленным лезвием наотмашь. Дура! Могла и руки лишиться.
Пусть она и предупреждала, что «отсосет», но не объяснила как, где и чем! Ткнула б в шею — уже закапывал бы труп.
Это было не столько больно, сколько непривычно. Вместе с воздухом хобот наживую тянул из меня еще что-то. Больше всего оно было похоже на что-то противоположное скверне. Или и вовсе на тварь, незаметно запустившую в меня сотню мелких щупалец со стрекательными клетками, как у земных медуз. И эта гадость медленно пожирала меня изнутри.
Самое отвратительное, что, пока медузу не начали из меня извлекать, я ее даже не почуял. Плохо. Очень плохо.
— Эк она тебя щедро осеменила, — деловито констатировала сквозь рев агрегата девушка, перенося шланг на бедро в опасной близости от паха. — Понравился, видать, вон сколько раз пометила. А куцыра даже не тяпнула, невкусный он у тебя, что ли?
Я догадывался почему, но пояснять не стал. Информация — лучшая валюта. И в отличие от аборигенки я умею ее не только накапливать, но и хранить.
После того как из меня зверски выдрали большую часть дряни, я почувствовал, как темная пелена перед глазами медленно спадает. Еще пара минут — и посветлело окончательно. Я несколько раз моргнул, вытер ладонью выступившие от неожиданности слезы и огляделся.
— Свалка, — констатировал факт. Но это было далеко не оскорбление. Скорее, я даже сказал это с легким одобрением. Мы тоже так запасали полезные материалы.
— Нора, — с нескрываемой гордостью поправила меня рыжеватая курносая пигалица, одетая в до того «аутентичную» для Горгонзолы рванину, что я даже почувствовал нечто отдаленно похожее на ностальгию. — Моя. Поворачивайся задом вверх, последний поцелуй отсосем.