Разумеется, это не последний из моих учителей. Только магглы, не все они идут в расход. Меня забрасывают вопросами о сексе, о детской ненависти, о друзьях. О самых грязных желаниях - все это я должен уметь признавать. Я должен умолять, я должен играть разных себя с разными людьми, приказывать и унижаться. У меня не должно остаться болевых точек. Эти тренировки прописываются в моем расписании надолго.
Я интересуюсь, нельзя ли добиться того же волшебством.
- Можно. Но одно волшебство всегда можно взломать другим.
Ну что ж, мне не привыкать, мне все время приходится делать что-нибудь через «не могу», и хорошо, если просто под сочувственным и не верящим в мой успех взглядом, а не под градом насмешек - мои друзья-мародеры чередовали эти два приема. Я не удивлен, что здесь все началось с пыток, могло быть и хуже. Иногда я в таком отчаянии от себя, своей неумелости и неуклюжести, что не вижу в себе вообще никакого смысла. Я знал, что сюда не возьмут из жалости, только если покажусь полезным, и, если бы не взяли, не было бы никакого смысла продолжать все это. Жить.
Потом Лорд все же колдует с моей памятью, и, кажется, остается доволен.
- Это будет интересная партия, - говорит он на прощание, - учитывая, что и противник будет знать о тебе то же, что и я.
Мне тоже интересно. Я - пешка в их игре, но разумная пешка, знающая - в игре кое-что зависит от меня.
* * *
Разумеется, я получаю предложение вступить в Орден Феникса, у меня же абонемент на участие во всех мародерских проказах. Вроде мы закончили школу, но все осталось по-прежнему, мы прячемся, учителя нас ловят. Почему я так думаю? Джеймс мнется, но потом они с Блэком переглядываются, и он начинает разговор.
- Мы решили пока не говорить про анимагию, слишком много всего выйдет тогда на поверхность. Ну, ты понимаешь, если Дамблдор узнает, что мы выпускали Люпина каждое полнолуние…
Я киваю, анимагия - их, у меня самого ни за что бы ни получилось, значит, решают они. Но мое удивление не идет ни в какое сравнение с реакцией Темного Лорда. Кажется, он воспринимает это как личное оскорбление. Возможно, он воспринимает как оскорбление то, что вступившие в организацию, подобную его собственной, могут решить скрыть о себе такое.
- А ты расскажешь Дамблдору. Обо всех. Несомненно, он захочет использовать тебя, чтобы знать больше, чем ему положено. Так я буду знать, что его интересует, и иногда подбрасывать в твои сообщения то, что нужно. Не пугайся, я буду осторожен.
Я снова противен себе, потому что сам никогда не решился бы, а еще хуже, что мне даже в голову не пришло бы сделать не так, как сказал Джеймс. Я ведь всегда слушаюсь тех, кого выбрал. Почему я ничего не могу придумать сам, за меня все решают другие? Даже Темному Лорду я не сам решил написать, мне и это подсказал, пусть и невольно, тот, кому я всегда завидовал.
Дамблдору не понравится, когда я ему расскажу, на его весах - совсем другие гирьки, но делаю, как сказано, хотя и понимаю, как буду выглядеть в его глазах - Питер, сдающий друзей у них за спиной. И все ради того, чтобы приносить хоть какую-то пользу Ордену, ведь в бойцы я точно не гожусь. Я стараюсь, чтобы моя физиономия не выглядела слишком жалобной, но Дамблдор никому не показывает, что ему что-то не нравится, он даже обещает мне, что никогда, ни при каких обстоятельствах не покажет другим, что узнал об этом от меня. Но меня, конечно, ждут особые задания, теперь и от Дамблдора тоже.
* * *
Дамблдор говорит «постарайся», Лорд говорит - «сделай», поэтому для Дамблдора я стараюсь, а для Лорда - делаю. У меня получается не сразу. Когда мне первый раз дают задание узнать, о чем договорятся на закрытом собрании, без молодняка вроде нас, я придумываю, как мне вернуться - когда все будут аппарировать, я обернусь. Все вполне реально, каждый уходит в свою сторону, никто не узнает, что я не долетел, но под внимательным взглядом Моуди, который нас провожает, я не решаюсь это сделать.
Струсил. У нас в Ордене говорят, что Тот пытает круциатусом даже своих, если они срывают задания, но у меня и мысли нет не вернуться - Он ждет. Я рассказываю о своем плане и о том, почему не вышло, он пристально смотрит, потом говорит одно слово: «Оборачивайся». Подхватывает меня и швыряет на стол, тот самый, привет, старый знакомый, на спину, я больно ударяюсь и застываю. Как всегда, предметы теряют привычное соотношение с моими размерами, становятся чудовищно большими. Следующее, что я вижу - летящее прямо в меня огромное лезвие. Нечеловечески изгибаюсь, уводя от удара голову, ноги сами несут к краю, лечу со стола вниз. Меня ловко подхватывают и возвращают на место. Даже в этом состоянии я не решаюсь укусить, хотя именно этот прием спасал меня пару раз в самых безвыходных крысиных ситуациях. Он опять кладет меня на спину, спокойно расправляет лапки, и снова ударяет ножом в трех миллиметрах от головы. Я снова сбегаю. Он повторяет все сначала снова и снова, пока я не осваиваю навык - не дергаться. Несколько раз он поливает меня водой, поэтому в конце концов комната становится довольно мокрой, а уж о моей одежде, когда я обращаюсь обратно, и говорить не приходится.