— Наверно, пора собирать, — забывшись, произнёс он вслух.
— Что собирать? — не поняла Раиса.
— Время собирать камни.
Ужиная на тесной кухоньке крохотной, хотя и состоящей из двух комнат квартиры Свешникова — ныне их общего жилища, — они толковали о переезде сюда новой хозяйки.
— Всё, чего нам не хватает, — вздохнув, отозвалась она, — это натащить сюда валунов. Верно говорят, что два переезда равны пожару.
— Мы-то задумали всего один. Равный лёгкому возгоранию. Вдобавок можно считать, что полдела уже сделано: не повезёшь же ты мебель.
— Да, здесь не повернёшься и с чемоданом. Однако надо же где-то разместить и Алика.
— Ты собиралась пока оставить его у тётки, — неуверенно напомнил Свешников, не привыкший соотносить свои намерения с существованием мальчика.
— Пока. Но всё равно же надо брать его на выходные.
Дмитрий Алексеевич подумал, что на месте Раисы жил бы вместе с сыном, вообще не обращаясь за помощью к родственникам.
— В хорошую погоду, — уточнила она. — А представь: снег, дождь, буран… Ребёнку, не высунув носа на улицу, двое суток в такой клетке не высидеть. Стоит ему повернуться — и он обязательно наткнётся на что-нибудь. Чего стоит один этот самовар…
... Тот самый, который, жестикулируя, она то и дело задевала рукою, так что Дмитрий Алексеевич всё порывался или незаметно его передвинуть, хотя и было некуда, или предложить Раисе место поудобнее, хотя настоящее, видимо, и оказалось лучшим, коли жена сразу выбрала его раз и навсегда.
— Чего стоит! — засмеялся он. — Что он может стоить: подумаешь, антиквариат, музейная редкость, штучка вдвое старше советской власти? Смотри, вот марка: «Братья Шмариновы в Туле». Он — стоит! Собственно, это лишь память. Это — память! Ещё дед чаёк попивал. Да ты видела фото.
— Ну как же: под яблоней, в собственном саду. Шикарно. Пригласить фотографа тоже, наверно, стоило не дёшево.
— Дед не последний человек был в университете. А позже — и отец.
— И мы обязаны свято хранить их скарб.
— Не так уж у меня много семейных реликвий. Куда больше сохранилось в отцовской квартире, у мачехи.
— Ты не жалеешь, что поспешил отделиться и оказался в этом курятнике?
— Мне ведь нужно где-то работать… Да и кто бы на моём месте упустил такую возможность — получить квартиру? Мы, все трое, мешали друг дружке, потому что у каждого был свой оригинальный распорядок умственных занятий, а мне вдобавок ещё и не хотелось бы предъявлять домашним всех моих подруг. Извини. После же переезда у меня неожиданно появилось много свободного времени, и я стал хоть как-то им распоряжаться — к общему удовольствию. Приходить к родным в гости (или принимать их) оказалось приятнее, чем жить вместе. А теперь… у нас с Людмилой прекрасные отношения.
Дмитрий Алексеевич запнулся, потому что «теперь» не означало «и тогда», но ему не хотелось в первые же дни открывать молодой жене все домашние секреты.
— Что у вас общего?
— Ты не знаешь, что общего может быть у членов одной семьи? Нет, конечно, у Людмилы — своя жизнь, она ведь энергичная особа, хотя и постарше пасынка, но не настолько, чтобы годиться ему в матери. Вся в трудах, в делах — её, пожалуй, знает вся художественная Москва. Я многому от неё научился.
— Завидую таким женщинам… Я часто мечтала о собственной красоте, а заодно об уме или мудрости.
— Тут важно соблюсти правильную последовательность, — серьёзно заметил он.
— Эта твоя Людмила неплохо выглядит — в её-то возрасте!
— В каком — её? Пока что она считает, будто неподобающе молода. А вкус и желание хорошо выглядеть у неё есть, быть может, и с избытком. Другого и не требуется… Она всегда была эффектной женщиной.