— Я Нэр, — представилась Журавлиха, стоявшая на одной ноге.
— Спарт, — проворковала та, что высунулась из окна.
— Кум, — сказала женщина с волосами как пух. — Хочешь у нас учиться?
— Я не знаю, чего хочу, — признался Майкл. — Мне бы только выбраться отсюда.
Журавлихи захихикали — словно прошелестели опавшие листья.
— Мы тебя не обидим, — заверила Кум, отступив на шаг. — Разве так, чуть-чуть. — Ее волосы на ветру казались живыми.
— Мы не имеем ничего против человеческих детей, — добавила Нэр и закружилась на месте.
— Но кое-что ты должен сделать, это уж точно, — пропела Спарт и плюнула в ближайшую кучу мусора.
— Выжить, — подхватила Нэр.
— Уцелеть в Сидхидарке.
— Бороться за жизнь.
— Бороться, чтобы стать человеком.
— Понял?
Майклу оставалось только кивнуть. В тот момент, когда он отвернулся от хижины, Спарт покинула свое место у окна и появилась между Нэр и Кум. Она оказалась самой высокой, ее продолговатое лицо особенно напоминало лица сидхов. Татуировка — замысловатый узор из листочков, веток и завитков, — украшала все не прикрытые одеждой части тела.
— Ты должен построить дом на этом холме, шагах в тридцати от нашего, — продолжала Спарт. — Лес тебе принесут сегодня вечером. Пока не построил собственный дом, считай, что не существуешь.
— А что сейчас делать? — спросил Майкл. Пока говорила Спарт, он не сводил с нее глаз, и вдруг заметил, что две другие Журавлихи исчезли.
— Будь терпелив. — Голос Спарт, подобно голосам Элионса и его всадников, звучал завораживающе. — Тебе ведь это по силам, а?
— Да.
— Пойди туда, где хочешь построить дом, и сядь. Лес будет попозже.
Журавлиха вернулась в хижину, оставив его в одиночестве на берегу ручья.
Майкл потоптался на месте, глядя на Полугород. Потом притенил ладонью глаза и посмотрел на небо.
Ни единого облачка. Сияющая эмалевая голубизна смешивалась с оранжевыми и зелеными полосами у горизонта. Примерно в тридцати ярдах от хижины, на другом берегу ручья, два камня образовали нечто вроде кресла шириной в ярд и высотой около полутора футов. Перебравшись на ту сторону, Майкл уселся в это естественное кресло и снова принялся разглядывать небо. Временами оно становилось необычайно красочным, сотни оттенков различных цветов добавлялись к голубому. И при этом оно не походило на картину, но казалось живым, переливалось и пульсировало.
Зрелище опьяняло. До сих пор Майкл видел все будто через закопченное стекло. Теперь, когда оставалось только сидеть в одиночестве и ждать, ясность прямо-таки хлынула с небес. Самой своей нереальностью небо подчеркивало реальность всего происходящего вокруг.
Впрочем, реальность эта была совсем иного свойства, нежели та, к которой Майкл привык на Земле. Она была живее, зримее и проще.
Он опустился на колени под валунами, сорвал травинку, растер в ладонях, измазав их соком. Стало щекотно — крошечный муравей пробирался по руке между светлыми шелковистыми волосинками. Он был прозрачный, с переливчатым опаловым оттенком. Прежде Майкл не задумывался, есть ли в Сидхидарке насекомые. Стало быть, есть, но, похоже, немного.
А как тут с птицами, кошками, собаками, коровами? Лошадей он уже видел, и… Откуда берется молоко?
Клонило в сон. Майкл прислонился спиной к камню и закрыл глаза. Тьма под веками умиротворяла и убаюкивала. Потихоньку вздыхал ветер.
Майкл не знал, сколько времени он проспал. Когда проснулся, солнце садилось. Облаков по-прежнему не было, но над горизонтом неподвижно висели цветные полосы: бледно-розовые и зеленые вверху и оранжевая — особенно яркая — над самым диском солнца. Майкл никогда не видел такого заката.
Он глянул на восток. Там небо приобрело голубовато-серый металлический цвет. Уже появлялись звезды, точно раскаленные добела кончики иголок. Вместо того чтобы мерцать, они описывали маленькие круги, как светлячки на привязи. Майкл иногда брал карту звездного неба Уитни и летними ночами отыскивал немногие созвездия, видимые над Лос-Анджелесом. Теперь он не узнавал ни одного.
Заметно похолодало. Окна хижины светились оранжевым. Майклу пришло в голову заглянуть туда — интересно ведь, что делают Журавлихи. Но, потерев синяк на щеке, он передумал.
Только сейчас Майкл заметил, что пропали наручные часы. Он полез в карман брюк за ключом — его тоже не было. Впрочем, осталась книга.
Без ключа Майкл чувствовал себя голым. Он проклинал похитителей, возмущался тем, как с ним здесь все обходились, но поделать ничего не мог.
Край солнца скрылся за дальними холмами. Только тусклое оранжевое сияние пробивалось сквозь дымку, которая, как думал Майкл, лежала над Проклятой долиной за пределами Земель Пакта. На месте солнца от горизонта к зениту поднялась четкая полоса тьмы, потом другая слева и еще одна справа, словно тени лент, трепещущих на ветру.
Майкл прислушался. На земле все смолкло, но с небес доносился тихий гул, как будто пели под ветром провода. Когда стемнело совсем, гул прекратился.
Затем, начиная с востока и дальше по всему небу, звезды стали замирать, словно кристаллизировались из раствора и приклеивались к стенкам небесной чаши.
Внизу тоже были звезды. Майкл подобрал под себя ноги и огляделся. Между редкими травинками сияли какие-то искорки. Вскоре они погасли, и земля со вздохом погрузилась в ночь, как женщина опускается на мягкую постель.
«Нет, — подумал Майкл, — это, конечно, не Земля, сходство чисто внешнее».
Он посидел на камнях еще некоторое время, потом услышал голоса. Они доносились с реки, но Майкл не видел говоривших. Сияли лишь звезды и — теперь уже слабо — окна хижины. Напрягая зрение, Майкл различил силуэт лодки, скользящей по реке, и несколько пассажиров на носу. Лодка ткнулась в берег, послышались шаги.
Майкл встал на камень.
— Кто тут? — крикнул он.
Дверь хижины распахнулась. В пляшущем оранжевом свете очага обрисовался силуэт Спарт. Смутные тени, проходя через полосу света перед дверью, на короткое время приобрели ясные очертания. Майкл увидел четыре буровато-зеленые — или, возможно, просто зеленые, — обнаженные фигуры; три мужские и одну женскую. Судя по удлиненным чертам и призрачной грации, это, несомненно, были сидхи, каждый из них нес на плече короткое толстое бревно.
Они окружили Майкла и, очевидно, по какому-то сигналу одновременно сбросили бревна на землю.
— Дюра. — Красивый женский голос заставил Майкла содрогнуться.
— Твой лес, парень, — пояснила Журавлиха, стоявшая на пороге.
Майкл повернулся к ней.
— Что мне с ним делать?
Но дверь хижины хлопнула, и обнаженные сидхи зашагали прочь. Женщина оглянулась — как показалось Майклу, с сочувствием, — но ничего больше не сказала. Незнакомцев поглотил мрак.
Майкл постоял еще немного на своем камне, потом сел. Вокруг лежали четыре полена, каждое около полутора футов в диаметре и почти ярд в длину. В отличие от своего отца, плотника, Майкл не представлял, что и как можно построить из такого материала.
Во всяком случае, не большой дом.
Майкл снова прислонился к каменной спинке кресла и закрыл глаза.
— Кто ты, парень?
Он решил, что спит, и машинально потер нос.
— Хой ак! Чей это дом?
Майкл повернулся на голос. И увидел лишь бревно.
— Руп антрос, джан вирос. — Похоже на голос женщины-сидхи, не столь ясно звучит. — Квос маза.
— Где вы? — спросил Майкл. Ночной воздух уже совсем посвежел.
— Вокруг тебя, антрос. Да, это так. Твоя речь состоит из англосаксонских и норманнских слов, смесь туманного севера и теплого юга. О, когда-то я знал эти языки в их исконном виде… я наводил ужас на многих готов, франков и ютов…
— Кто вы? Кто?
На несколько секунд воцарилась тишина, потом голос продолжал, уже заметно тише:
— Маза сед море кай руп антрос. Странно, меня разрушают, чтобы построить человеческий дом. Почему такая несправедливость? Впрочем, все деревья умирают. И след исчезнет, и голос замрет…