Она очутилась в знакомом коридоре. У одной из комнат стоял умывальник с большой чашей, полной пыли. Девушку удивило такое необычное место для умывальника. Затем она попыталась улыбнуться и двинулась дальше.
Она дошла до другой комнаты, прекрасно ей знакомой. Дверь была распахнута. Девушка зашла внутрь. Ей захотелось зажечь свет, но свечей не было, а масляная лампа, стоящая у изголовья кровати опустела. Сосредоточившись, девушка вызвала свет. Это произошло естественно, как дыхание. Вскоре обстановка и стены засверкали бледным пламенем, которым она открыла дверь с чердака, замерцали крошечными белыми вспышками, что не обжигали и не согревали, возможно, словно огни Святого Эльма, про которые она читала в историях о море. Хотя она немало странствовала, но огней Святого Эльма никогда не видела, поэтому могла лишь представлять, что они так и выглядят.
Позабыв о том, что до сих пор обнажена, девушка с любовью изучала комнату, то и дело притрагиваясь к своим вещам: целой полке фарфороволицых кукол в нарядных одёжках, сейчас, как и всё прочее, запылённых и потускневших. Когда она слишком выросла, чтобы играть в куклы, то аккуратно усадила их в ряд на полочке, на память о себе прежней, и они так и оставались здесь.
Была и ещё полка — с книгами и стопкой «Журнала святого Николая для мальчиков и девочек»[7] — тоже что-то заброшенное, но не выброшенное. Девушка вытащила оттуда особенно ценную книгу, открыла её и увидела на форзаце карандашную надпись, явно сделанную детской рукой: «Эта книга принадлежит МАРИ». Да, её так звали, вспомнилось ей сейчас, но это обыденное имя, которым она пользовалась в повседневности, а не иное имя — предназначенное для таинств и известное лишь старейшинам.
Сжимая томик, девушка села на кровать, застланную пыльным стёганым одеялом. Несколько минут она листала книгу, потом закрыла и улеглась, лениво потягиваясь, тщательно подмечая каждое ощущение и наслаждаясь им. Девушка смотрела в потолок, припоминая, как раньше лежала на этой кровати и смотрела в потолок так долго, что воображала в трещинах и неровностях штукатурки реки, горы и целые, диковинные страны; но это она проделывала, будучи совсем малышкой, а теперь, после куда более дальних странствий, штукатурка на потолке оставалась просто штукатуркой.
По остаткам лица скатилась слеза.
Через некоторое время, немного озябнув, она села. Девушка порылась в шкафу и, к своему огорчению, обнаружила, что большинство её нарядов в клочья изъедены молью, но в конце концов нашла несколько, пусть и пыльных, вещей, которые можно надеть: нижнее бельё, блузку, юбку, длиной до щиколоток, чулки и ботинки.
Затем она уселась за туалетный столик, чтобы расчесать волосы, растрёпанные в настоящий сумбур. В зеркале её глаза, ноздри, чуть приоткрытый рот и дырки в щеках полнились пламенем, так что она немного смахивала на скверно вырезанный тыквенный фонарь.
Теперь мягкое пламя растеклось по всему дому, ничего не сжигая, лишь освещая комнаты. С нарастающим предвкушением девушка сидела и вслушивалась, как в доме возвращаются к жизни звуки и запахи. Чья-то возня на кухне. Звяканье кастрюль. Тявканье маленькой собачки. И, в конце концов, голос, зовущий:
— Мари! Пора ужинать! Спускайся!
И она направилась вниз, смакуя всё, распробуя каждое ощущение, ласково ведя рукой по перилам, замирая, чтобы полюбоваться каждой гравюрой на стене, где изображались либо её предки, либо необычные звери, либо и то, и другое.
— Мари!
Девушка надолго застыла у подножия лестницы, вглядываясь в расположенную слева гостиную. На пианино до сих пор лежали её ноты. Там же, на столе, она заметила игрушку Джона, её младшего братишки — Ноев ковчег с деревянными животными, аккуратно расставленными по парам.
— Мари! Сегодня же День Благодарения!
Действительно, так оно и было. Справа находилась столовая. Там она и вправду обнаружила свою семью, усевшуюся за столом: улыбающийся отец в костюме-тройке с цепочкой для часов, кончики его усов, как обычно, закручены вверх; брат Джонни в матросском костюмчике, в кои-то веки сидящий смирно; мать в платье с кружевным воротником. Ушастик, их спаниель, устроился с косточкой в углу.
Вся комната и семья сверкали тем же волшебным бледным пламенем, что освещало дом.
Настал День Благодарения, но, в конце концов, дело происходило в Хоразине, поэтому праздник проходил не совсем так, как в других местах, да и игрушечный Ноев ковчег её брата в другой комнате был не вполне обычного вида. (Там присутствовала пара округлых бесформенных тварей; на крыше ковчега скорчилось нечто, выглядевшее как получеловек-полукаракатица, приглашая пассажиров на борт). Папа вознёс хвалу Шепчущим Голосам Воздуха, Приходящим Крылатым, Трясущему Землю и Жданным Богам. Хвала воздавалась не столько за предстоящее пиршество (индейка, бататы и бобы с миндалём, хлеб, пудинги и цукаты), сколько за упование, что, когда земля будет очищена, то те, кто держится веры, подыщут себе место в новом, удивительном и преобразившемся мире. Аминь.
7
Ежемесячный американский детский журнал, выходивший с 1873 по 1940 годы, названный в честь святого.