Той первой ночью, когда мы с Зенобией вернулись из Ложбинного Края, мозги у меня работали на износ. Несколько часов я провалялся без сна, пытаясь сделать выводы из того, что видел сам и что сделала Зенобия. Этот человек, Лестер Николс, был чужаком. Раньше, за всю свою жизнь, я встречал лишь одного-единственного чужака. Несколько лет назад у нас была учительница, которая выдержала не очень долго, хоть и казалась покладистой, а потом она исчезла и никто больше о ней не упоминал, хотя её машина так и осталась ржаветь в поле, а коробки с заказанными ей журналами «National Geographic» до сих пор лежат в школе и все дети пролистали их до конца. Вдобавок Брат Азраил иногда показывал нам кино. Так что мы знали о мире снаружи, весьма отличающемся от Хоразина. Он был обречённым. Он был преходящим. Он сгинет, когда Земля подвергнется очищению, но оттуда и явился Лестер Николс, поэтому меня до сих пор невероятно влекли отличия и необычность того мира. Мне подумалось, что держать корреспондента из «Скрантонского Вечернего Часового» в месте, где мы можем поговорить с ним, как только пожелаем — это, как выражалась Зенобия, реально круто.
Думаю, для Зенобии он был, скорее, вроде домашней зверюшки, которую притащили из ручья домой и посадили в аквариум. Пока это головастик, он плавает туда-сюда, ест рыбий корм и какое-то время никаких проблем, но всё не так-то просто. Когда у питомца вырастут лапки и он начнёт превращаться в лягушку, её придётся выпустить, потому что лягушки едят мух, а попробуй-ка наловить их столько, чтобы хватило на прокорм. Нужно научиться считать эту зверюшку самостоятельным живым существом, со своими собственными нуждами. Следует забыть о своей прихоти и отпустить питомца на волю, а то он погибнет.
Но не думаю, чтобы Зенобия заходила настолько далеко. Для неё Лестер Николс был всего лишь игрушкой. К тому же, он ещё и шпион, а шпионов отпускать нельзя.
Была ли она жестокой? Да, пожалуй, была, особенно, когда отправилась повидаться с корреспондентом и сообщила, что позвонила в полицию и морскую пехоту, и они явятся ему на выручку.
Когда мы пришли к нему в следующий раз, наверное, через неделю, он язвительно поинтересовался: — Ну и что случилось с морскими пехотинцами?
— Прости, — ответила Зенобия. — У них не получилось. Они отправились на войну во Вьетнам и там их всех поубивало.
— Да клятая Вьетнамская война уже давным-давно кончилась.
Зенобия просто смеялась и смеялась, а корреспондент кричал и ругался, а потом заплакал. Наверное, он был довольно глуповат. По-моему, он вправду на что-то надеялся и думал, что морские пехотинцы его спасут.
Хотя, надо признать, она носила корреспонденту еду, а когда он заявил, что в яме холодно, раздобыла ему какую-то куртку. Зенобия даже забралась в лавку Брата Азраила и стащила несколько батареек для нового фонарика, который тоже отнесла корреспонденту. (Видимо, на свободу старый сломался или потерялся.) Но она не освобождала его.
Я ни в чём не перечил Зенобии. Как уже было сказано, тем летом я начал засматриваться на неё так, как никогда прежде не смотрел ни на одну девушку. Я был так же подвластен ей, как и Лестер Николс. Я следовал за ней по пятам. Я делал, что она велела и держал рот на замке, когда она велела. Понятно, что другие дети в деревне посмеивались. Моим родителям и даже Старейшине Аврааму было известно, что я вижусь с Зенобией ужасно часто, ну и что с того? В Хоразине то и дело двоюродные братья женятся на двоюродных сёстрах. Только гораздо позже я узнал, что в мире снаружи такое не считалось нормой. Хотя, что могли знать чужаки, какими бы обречёнными и преходящими они ни были? Но я забегаю вперёд. Мы не были обручены. Мы были просто детьми.
Меня смущало и тревожило, что, когда осенью начались занятия в школе, интерес Зенобии к её игрушке, домашнему питомцу или пленнику, как его не называй, стал угасать. Иногда мне приходилось дёргать её за руку и напоминать: «Давай поболтаем с Лестером». А иногда я в этом раскаивался, потому что всё, чего удавалось от неё добиться — это ещё раз поиздеваться над ним, но, по крайней мере, после напоминаний она более-менее снабжала корреспондента пищей, а когда начало холодать, даже принесла ему пару спортивных штанов.
В конце концов она грубо рявкнула:
— Если желаешь с ним поболтать, сам и иди.
— Как я пойду без тебя? Феромоны же.
— А вот как, — сказала она, обвила меня руками, обняв, словно собиралась меня поцеловать, как в кино, но затем легко укусила в шею (как в другом кино) и мне показалось, что вонзились крошечные острые иголки. Зенобия отодвинулась и я разглядел, что в верхней челюсти у неё было два дополнительных крохотных зуба, похожих на клыки гремучей змеи, которые втянулись и исчезли, когда она улыбнулась мне. На шее осталась кровь, но по-настоящему я не пострадал.