Немного позже я показал ей ещё и Костяной лес. Тогда уже почти наступила зима, земля замёрзла и — из благоразумия — я был в ботинках и пальто, как и мисс Уайт;, под полной луной, мы пробирались среди безлистых деревьев туда, где с ветвей свисали кости, целые тысячи их, потому что это делали уже давно: оленьи кости, собачьи кости и всякие другие, подвешенные на верёвках и проволоке, грохочущие на ветру, пока не складывалось нечто, вроде музыки. Я начал объяснять, что тогда, в первый день Лисси понадобилась голова кошки, чтобы сварить её, ободрать и вывесить череп, дабы закончить своё.
— Закончить своё что?
— Просто своё.
И это все объяснения, которые достались и потребовались мисс Уайт. Учительница просто стояла там, обхватив себя руками, будто замёрзла, а её голос звучал очень странно и, по-моему, даже немного слезливо, когда она предложила мне: — Джерри, а что, если мы с тобой сядем в мою машину и просто уедем от всего этого… навсегда?
С чего бы мне желать уехать навсегда?
Я не стал спрашивать.
Но, разумеется, на следующий день её машина не завелась. Мой отец и Брат Азраил заглянули под капот и заявили, что починить её не сумеют. Думаю, после этого мисс Уайт чуть-чуть свихнулась. Но положение ещё могло остаться сносным, если бы она не совала свой нос туда, куда не следует, в те места, от которых даже я держался подальше, например, в комнату в задней части лавки Брата Азраила, где хранятся все свитки и древние книги. Как-то он застукал её там и прогнал, рыча и угрожая топором. А может быть, вилами. Меня при этом не было, а рассказывали по-разному. Лисси шипела и скалилась, когда рассказывала мне про то, как Брат Азраил выставил мисс Уайт на улицу и сразу же, прямо перед всеми, наложил на неё проклятие. Моя сестра шипела и скалилась, но мне было ничуть не весело, потому что я знал: если Брат Азраил накладывает проклятие — это ужасная вещь.
Даже несмотря на это, в конце концов всё могло обернуться совсем иначе, если бы мисс Уайт не присоединилась ко мне в ночь Поворота Зимы, самую особенную ночь у нас, в Хоразине, когда все мы собираемся среди стоячих камней за Лесом Костей. Мисс Уайт ждала на улице, стоя на снегу, встретив меня, когда я выскользнул через заднюю дверь, облачённый лишь в тонкий балахон — вообще-то старую ночную рубашку моей сестры, из которой та выросла. Мисс Уайт не задавала мне вопросов, она просто шла следом, пока я босиком пробирался по колено в снегу и вёл её мимо Леса Костей. Ветер дул со всех сторон и казалось, будто меня несёт, как листок во сне. Я словно парил. Кости грохотали и пели. Наконец я добрался до круга камней, где ожидали все хоразинцы: мои мама и папа, Старейшина Авраам, Брат Азраил и все прочие, обступившие клочок земли в середине круга, полностью очищенный от снега, листьев и сучьев, так что осталась лишь голая земля.
Мисс Уайт сообразила отступить назад и укрыться за камнями, поэтому она могла лишь наблюдать, как взрослые, ведомые Старейшиной и Братом, сотворяли Знаки Воздуха, Звёзд и Земли. Они взяли меня за руки и подвели к этому клочку голой почвы, стащили балахон и нагим положили меня наземь, а я плыл, будто во сне, вот только при этом мне стало действительно холодно, руки пылали, ноги онемели и, вдобавок, меня колотила такая дрожь, что я весь лоснился от пота, но всё равно начал погружаться в землю, потому что таков мой талант — то, что я делаю лучше прочих. Я опускался в почву, как в густую и грязную воду.
И тут мисс Уайт снова психанула, как в самый первый день, из-за Лисси и кошки. Раздались изумлённые возгласы, когда она с криком кинулась в толпу, стараясь пробиться и прокладывая себе дорогу, подумать только, монтировкой.
— Джерри! — вопила она. — Джерри! Я иду! Я не позволю им повредить тебе! Я тебя спасу!
Это почти вырвало меня из грёз и я, еле-еле выпрямившись, завязший в земле по грудь и очень замёрзший, открыл глаза и переспросил: — А?
Я видел, как мужчины скрутили учительницу, как папа выкрутил у неё монтировку из руки, но потом Старейшина Авраам и Брат Азраил присели по бокам от меня и нажали на плечи, распевая древние слова, что поются в подобных случаях, и они целиком вдавливали меня в грязь, пока она не покрыла мне лицо. Через несколько секунд я открыл глаза во тьме и рядом оказалась Лисси, шипящая в ухо и щекочущая мелькающим языком; она обвила меня длинным, холодным, сухим хвостом и уцепилась, вонзив когти в плечи, пока мы погружались всё ниже и ниже, в бесконечную глубь. То ли я как-то дышал самой землёй, то ли дышать мне не требовалось.