Глаза Виктора расширились: Не понял... Переведи... Английский я знаю... Это не оттуда... Это на каком языке ты меня кроешь?... Идеалиста тебе мало?...
Да нет же, брат, это русское слово... Да.... Даже новорусское. Неужели не слышал?
Хорчел - это значит - хор-о-о-ши-и-й че-ло-о-в-е-е-к - пропел Мишка, продолжая обнимать друга в надежде на благодарную реакцию. Но Виктору его слова не понравились: Нет... Не слышал я такого слова - хорчел. Поганое оно какое -то и не нравится мне совсем. Хорчел, - повторил он: Б-Р-Р-Р! Словно хорек какой - то!... Хороший человек - он и есть - хороший человек. И не надо его обзывать никакими хорчелами. Он замотал головой: Дурь все это. Вон в девяностые годы уже придумали другое слово - ЛОХ. Все хорошие люди для новых русских вдруг оказались лохами.... Ладно, ты хоть меня вместо лоха назвал по старой дружбе - идеалистом. Виктор говорил, и слова отрезвляюще проветривали его голову, ни в коей мере не выветривая симпатии к Мишке. Ну да... да...да... лох... да, - часто - часто закивал головой Мишка, поддакивая, и было видно, что язык его привык к употреблению этого слова, как и хозяин его привык жить в окружении лохов.
Длинная речь Виктора отрезвляюще подействовала и на Мишку, который снова потянулся к бутылке и заоправдывался: Витюха... друг... Лохи - они там, - он махнул рукой за окно: А ты мой друг, братан по детству, да... Они снова выпили. Пока Мишка морщился вместо закуски, Виктор заговорил: Мы с тобой как братья, конечно... да. Нас роднит детство... Тогда мы с тобой бродили в коротких штанишках по одной речке... да. Теперь река эта бежит, шумит, все смывает прочь, что не может устоять, а мы с тобой на разных берегах, и я на том берегу, где лохи, вместе с ними я... Ты и сам это знаешь, Мишаня.
Какая - то ерунда получается, - спохватился Мишка: пили мы с тобой, пили, - он пнул ногой под столом пустые бутылки и те своим звоном подтвердили его слова, которые он продолжил: пили, а разговоры какие - то трезвые получаются. Да черт с ними со всеми - с миллионами, с лохами. Хорошо, что ты есть, братан, хорошо, что можно с тобой поговорить за ту жизнь, которая была, из которой мы выросли. Понимаешь, Виктор, ты хороший человек, да. Мы с тобой когда - то жили, давно, и даже не слышали этих слов, я это теперь понимаю. И тогда это было нормально. Вокруг нас были одни хорошие люди, ты вспомни, - он толкнул в бок Виктора: твои родители, мои, соседи все по дому нашему. Виктор молча кивал головой - возразить тут было нечего: Ведь в березовом лесу, где растут одни березы, никому не придет в голову каждое дерево называть березой - их просто называют деревьями и любому понятно, что речь идет о березах. Так и в нашем детстве - мы жили среди хороших людей и не было никакой нужды повторять эти слова. Удивительно! - поразился Мишка своему открытию, про которое тут же забыл, снова потянувшись к бутылке и не замечая того эффекта, что произвели его слова на друга. Виктор Петрович в этот момент понял, что недолго он радовался обретенной высоте, на которую вознес его ответ про идеалиста, потому что последние мишкины слова снова повергли его в пучину размышлений, выход из которых терялся в пьяном тумане.
Мишка в это время как ни в чем не бывало продолжал разливать по рюмкам и рассуждать: Ты пойми, Витюха, раньше - это было одно, а теперь - совсем другое. После стадии человеколюбия он перешел в стадию философствования: тут даже не понять что из чего проистекает: то ли тогда люди были хорошие, потому что время было хорошее, или же время было хорошее, потому что хорошими были люди? Черт его знает. Вроде бы бытие определяет сознание - это любой троечник от философии знает, и если исходить из этого - тогда получается, что люди были хорошими от хорошей жизни тогда, в нашем детстве. А потом вдруг жизнь - п-ш-ш-и-и-к! Испортилась, - Мишка развел руками: И все-е-е! Хорошие люди разом вымерли. Где они теперь, хорошие люди? А-а? Где вы? - он дурашливо заглянул под стол: Нету их нигде. Нету. А мне повезло.... Я с давних пор знаю, что ты - хорчел... То бишь, прости, хороший человек и таким остался до сих пор, иначе б мы с тобой не выпивали тут в обнимку. Только пойми ты, друган, - не унимался Мишка, - что хороший человек - это не профессия, не должность, без которых никуда по жизни, на это сейчас не смотрят, да и некогда сейчас людям быть хорошими людьми. Но несмотря ни на что, - Мишка встрепенулся, стряхивая тяжесть опьянения: Я жутко рад, что у меня есть друг, который просто хороший человек, да! - и он грохнул кулаком по столу вместо точки в своей речи.
Очередная бутылка закончилась, но пить Виктору больше не хотелось, точнее, он больше не мог пить. Он чувствовал, что у него хватит сил только на то, чтобы перевести все в шутку и закончить этот неожиданный разговор. Послушай, Мишаня, - непринужденно начал он, хотя говорить ему было все трудней - путались и мысли в голове, и слова на языке: Давай не будем... э... про хороших людей... не будем. Раз уж они все равно вымерли, да... Я одно знаю.... со времен Некрасова, да...скажу тебе, что был давно - давно в России... такой поэт... он не просто был - он писал стихи, да, стихи... так вот еще в те времена он, это, сказал миру кому на Руси хорошо живется, да... И ты знаешь - кому? - он уперся лбом в лоб Мишке. И кому же? - словно в полусне прошептал тот, тоже упираясь в лоб Виктора, у которого нашлись силы на ответ: Ясно кому, Мишаня - тому, кто до смерти работает ну и до полусмерти пьет, да - тем и живется хорошо. Так выпьем же за то, Мишаня, чтоб нам жилось хорошо и не будем трогать хороших людей!
Но тост этот оказался чисто теоретическим, потому что им было так хорошо, что дальше некуда и организмы их отказывались подчиняться действительности. Действительность для них прекратилась и они погрузились в сон тут же за столом.
Проснувшись утром, Виктор обнаружил, что лежит на диване. Он открыл глаза и взглядом уперся в потолок. Потолок был цвета первого снега, но Виктору Петровичу казалось, что вся белизна перечеркана одним словом и от этого слова у него рябило в глазах: ХОРЧЕЛ. Надо же! - ругнулся Виктор Петрович, возвращаясь к привычным мироощущениям Виктора: Вот допился! Всем чертики мерещатся, белочки, а у меня в глазах буквы пляшут. Какое все же мерзкое слово. Если б не Мишка, то за него можно бы и в морду заехать. Новые времена принесли много слов - поганок, которые и душа не переваривает, и слух отторгает. Виктор лежал и чувствовал, что пить он не хочет, есть он не может, а вот насчет встать с дивана он еще не понимал - не может он этого или не хочет, потому что не пытался этого сделать. Он повернул голову в сторону стола и не обнаружил ни следов застолья, ни следов Мишки. Несмотря на ранний час, его ритм жизни делал свое дело, и Мишка снова был в погоне за своим миллионом. Виктор с радостью обнаружил, что мысли его не путаются и что хотя бы думать он может безболезненно и без последствий для организма.
Виктор понимал, что хмель скоро, потихоньку, выветрится из головы, надо только подождать, но гораздо дольше останутся в голове слова Мишки про хорошего человека. Нет, не хорчела - это слово пусть останется в употреблении новых русских, если оно хоть как - то помогает им смягчить злобу на факт существования хороших людей, непохожих на них. Виктор не хотел об этом думать. Мысли его были о другом: За что, за какие заслуги его можно было назвать хорошим человеком? Он никогда не задавал себе этот вопрос и если бы не Мишка, то вряд ли бы когда - нибудь у него такой вопрос возник в череде постоянных дел и забот. Сейчас все дела и заботы ждали, когда Виктор будет в состоянии их решать и поэтому у него получился тайм -аут для приходящей в себя головы.