– Пожалуйста, объясните Его Княжеской Светлости, – сказал Хорнблауэр, – что он отправится со мной обедать у губернатора.
Эйзенбейс заговорил по-немецки, мальчик величаво кивнул. Немецкая речь пробудила в нем царственную манеру, дремавшую под обличьем британского мичмана.
– Его Княжеской Светлости надеть придворный наряд? – спросил Эйзенбейс.
– Нет, – ответил Хорнблауэр, – мундир. И если я еще хоть раз увижу его в плохо вычищенных ботинках, я прикажу его выпороть.
– Сэр!.. – Эйзенбейс от возмущения онемел, что оказалось весьма кстати.
– Мне тоже быть в мундире, сэр? – спросил он, придя в себя.
– Боюсь, доктор, что вас никто не приглашал, – сказал Хорнблауэр.
– Но я гофмейстер Его Княжеской Светлости, сэр, – взорвался Эйзенбейс. – Это будет церемониальный визит, и по основному закону Зейц-Бунау представлять кого-либо Его Княжеской Светлости должен я.
Хорнблауэр сдержался.
– Я – представитель Его Британского Величества, – сказал он спокойно.
– Но Его Британское Величество не желал бы, чтоб его союзника принимали без должной торжественности. Как Штатс-секретарь, я вынужден заявить официальный протест.
– Да, – сказал Хорнблауэр. Он протянул руку и нагнул князю голову. – Вы бы лучше проследили, чтоб Его Княжеская Светлость мыл за ушами.
– Сэр! Сэр!
– Пожалуйста, через полчаса будьте готовы и одеты как следует, мистер Князь.
Обед в губернаторском дворце протекал обычным скучным порядком. Хорнблауэра и князя встретил адъютант губернатора, избавив Хорнблауэра от лишней заботы: кого кому представлять – Его Княжескую Светлость Его Превосходительству или наоборот. Забавно было наблюдать, как Ее Превосходительство засуетилось, услышав титул гостя – ей пришлось спешно менять порядок, в котором рассаживать гостей. Хорнблауэр оказался между двумя скучными дамами – у одной были красные руки, у другой – хронический насморк. Хорнблауэр безуспешно пытался вести светскую беседу и был осторожен со своим бокалом – только отхлебывал, когда остальные пили большими глотками.
Губернатор выпил за здоровье Его Княжеской Светлости князя Зейц-Бунаусского, а князь бодро и уверенно провозгласил тост за Его Величество короля Великобритании. Вероятно, это были первые английские слова, которые он узнал раньше, чем научился орать: «Стой тянуть!» или «Давай-давай, салаги». Когда дамы удалились, Хорнблауэр выслушал соображения Его Превосходительства по поводу захвата Бонапартом южной Италии и о том, насколько вероятно удержать Сицилию. Потом все вернулись в гостиную, и, выдержав приличное время, Хорнблауэр взглядом поманил князя. Странно было смотреть, как по старой привычке мальчик принимает поклоны мужчин и реверансы дам. Скоро он вновь окажется в мичманской каюте – Хорнблауэр гадал, может ли он уже постоять за себя, и не получает ли одни хрящи, когда делят мясо.
Гичка проскользнула через гавань от ступеней губернаторского дворца к «Атропе». Хорнблауэр в свисте дудок поднялся на шканцы. Не успел он поднести руку к полям шляпы, как понял: что-то тут не ладно. Он осмотрелся в багровом свете заката. Судя по матросам, дело не в них. Три цейлонских ныряльщика по обыкновению одиноко сидели у недгедсов. Но офицеры собрались на корме, и вид у них был виноватый. Хорнблауэр переводил взгляд с одного на другого. с Джонса на Стила, с Карслейка на Сильвера, вахтенного штурманского помощника. Джонс, как старший, вышел вперед и доложил:
– Простите, сэр.
– В чем дело, мистер Джонс?
– Простите, сэр, у нас была дуэль.
Никогда не угадаешь, что следующее обрушится на голову капитану. Это могла оказаться чума, или сухая гниль корабельной древесины. Судя по поведению Джонса, не только произошла дуэль, но и кто-то пострадал.
– Кто дрался? – спросил Хорнблауэр.
– Доктор и мистер Маккулум, сэр.
Ладно, можно найти другого врача, в крайнем случае вообще без него обойтись.
– И что же?
– У мистера Маккулума прострелено легкое, сэр. Господи! Это совсем другое дело. Пуля в легком – почти наверняка смерть, а что, скажите на милость, делать без Маккулума? Его прислали из Индии. Чтоб привезти ему замену, потребуется года полтора. Обычный человек с опытом аварийно-спасательных работ не подойдет – нужно, чтоб он умел обращаться с цейлонскими ныряльщиками. Хорнблауэр с тошнотворным отчаянием думал – неужели кому-нибудь когда-нибудь так не везло, как ему? Прежде чем снова заговорить, он сглотнул.
– Где он сейчас?
– Мистер Маккулум, сэр? В госпитале на берегу.
– Он жив?
Джонс развел руками.
– Да, сэр. Полчаса назад он был жив.
– Где доктор?
– У себя внизу, сэр.
– Пусть придет сюда. Нет, подождите. Я пошлю за ним позже.
Хорнблауэр хотел подумать – он хотел подумать спокойно. Ему надо пройтись по палубе – это единственный способ снять непомерное напряжение. Ритмичная ходьба помогает привести в порядок мысли. На тесной палубе толклись свободные от дел офицеры, а в крохотную каюту идти было бессмысленно. Тут Хорнблауэр снова отвлек Джонс.
– Мистер Тернер прибыл на борт, сэр.
Мистер Тернер? Тернер? Ах да, штурман, знающий турецкие воды. Он выступил вперед – старый, морщинистый с какими-то бумагами в руке – видимо, это приказы, направляющие его на «Атропу».
– Добро пожаловать, мистер Тернер. – Хорнблауэр принуждал себя говорить сердечно, но про себя гадал, придется ли ему воспользоваться услугами мистера Тернера.
– Ваш покорный слуга, сэр, – со старомодной учтивостыо произнес Тернер.
– Мистер Джонс, устройте мистера Тернера.
– Есть, сэр.
Ничего другого ответить Джонс не мог, как ни трудо для исполнения отданный ему приказ. Но он колебался намереваясь сказать что-то еще – видимо, хотел обсудить не поселить ли ему Тернера на место Маккулума. Хорнблауэру решительно не хотелось это выслушивать, пока он не принял окончательного решения. Закипавшее в нем раздражение побудило его действовать с самодурством, характерным для капитанов старой школы.
– Убирайтесь вниз, все! – рявкнул он. – Очистите палубу!
Офицеры смотрели на него так, словно не расслышали, хотя не слышать они не могли.
– Уйдите вниз, пожалуйста, – сказал Хорнблауэр. «Пожалуйста» ничуть не смягчило его грубое требование. – Вахтенный штурманский помощник, проследите, чтоб на палубе никого не было, и сами не попадайтесь мне под ноги.
Офицеры ушли вниз, как приказал капитан, который (судя по тому, что рассказали матросы с гички) чуть не повесил дюжину французских пленных единственно ради своего удовольствия. Так что он остался на шканцах один, и ходил взад-вперед, от гакаборта к бизань-мачте и обратно в быстро сгущающихся сумерках. Он ходил быстро, резко поворачиваясь, снедаемый раздражением и тоской.
Надо решать. Проще всего доложить Коллингвуду и ждать дальнейших распоряжений. Но когда еще с Мальты отбудет судно с депешами для Коллингвуда, и скоро ли прибудет ответ? Не раньше чем через месяц. Ни один мало-мальски стоящий капитан не станет месяц держать «Атропу» без дела. Можно представить себе, как это понравится Коллингвуду. Если самому отправиться на поиски вице-адмирала, то встают те же возражения. И как он явится Коллингвуду на глаза вблизи Тулона или Ливорно, или куда там еще превратности войны забросят эскадру, когда ему надлежит быть в двух тысячах миль оттуда? Нет, ни за что. По крайней мере, два варианта он исключил.
Значит, надо исполнять приказы, как если бы с Маккулумом ничего не случилось. Значит, поднимать сокровища придется самому, а он совершенно в этом не сведущ. Хорнблауэра волной захлестнул гнев. Идиот Эйзенбейс, обидчивый Маккулум. Какое право они имели ради удовлетворения своих личных амбиций мешать Англии в ее борьбе с Бонапартом? Мирился же Хорнблауэр с занудством Эйзенбейса, почему Маккулум не мог поступать так же? А коли нет, почему Маккулум не смог держать пистолет прямее – почему он не застрелил нелепого доктора вместо того, чтоб подставлять себя под пулю? Но эти риторические вопросы ни на йоту не приближали Хорнблауэра к решению собственных проблем – так незачем об этом и думать. Мало того, его начинало грызть раскаяние. Он не имел права не замечать, что у него на корабле назревает ссора. Он вспомнил, как легкомысленно переложил на Джонса заботу, куда Маккулума селить. В кают-компании доктор и Маккулум наверняка друг друга раздражали; сойдя на берег, выпили в таверне вина, окончательно переругались – и вот дуэль. Хорнблауэр должен был предвидеть такую возможность и пресечь ее в зародыше. Как он недосмотрел? Кто он вообще после этого? Быть может, он недостоин быть капитаном королевского судна.