– Да, сэр, – ответил Карслейк.
Прижимистые чиновники скаредного министерства будут дотошно изучать все записи о расходах. Особенно много для матросов не купишь.
– Не знаю, сэр, какие овощи мы найдем в это время года, сэр. Прошлогоднюю капусту, наверно.
– Прошлогодняя капуста это тоже неплохо, – вмешался Джонс.
– Репа и морковь из зимних запасов, – продолжал Карслейк. – Они будут изрядно повядшие, сэр.
– Лучше, чем ничего, – сказал Хорнблауэр. – На базаре не будет столько, сколько нам надо, по крайней мере пока слух о нашем прибытии не распространится по окрестностям. Это тоже к лучшему – мы сможем объяснить, почему мы тут задерживаемся. Вы будете переводить, мистер Тернер.
– Да, сэр.
– Держите глаза открытыми. И уши.
– Есть, сэр.
– Мистер Джонс, пожалуйста, займитесь бочками для воды.
– Есть, сэр.
Светская беседа закончилась – это были приказы.
– Приступайте.
Хорнблауэр подошел к постели Маккулума. Раненый полулежал на парусиновых подушках. Хорнблауэра порадовало, что выглядит он сравнительно хорошо. Лихорадка прошла.
– Рад видеть, что вам лучше, мистер Маккулум, – сказал Хорнблауэр.
– Да, получше, – ответил Маккулум.
Он говорил хрипло, но в общем вполне нормально.
– Превосходно проспал всю ночь, – сказал Эйзенбейс, возвышавшийся с другой стороны от больного. Он уже докладывал Хорнблауэру – рана заживляется, дренаж удовлетворительный.
– А мы утром уже поработали, – сказал Хорнблауэр. – Вы слышали, мы нашли остов?
– Нет, не слышал.
– Нашли и отметили буйками, – сказал Хорнблауэр.
– Вы уверены, что это остов? – прохрипел Маккулум. – Иногда бывают странные ошибки.
– Это в точности там, где, согласно замерам, затонуло судно, – сказал Хорнблауэр. – Оно, как показало траление, в точности нужных размеров. Кроме того, трал не встретил других препятствий. Дно песчанистое, твердое, как вам, я полагаю, известно.
– Звучит правдоподобно, – проворчал Маккулум. – И все же, я предпочел бы лично руководить тралением.
– Вам придется доверять мне, мистер Маккулум, – спокойно сказал Хорнблауэр.
– Я ничего не знаю ни о вас, ни о ваших способностях, – ответил Маккулум.
Хорнблауэр с трудом подавил раздражение, про себя же подумал: странно, что Маккулуму удалось дожить до таких лет, его должны были застрелить на дуэли гораздо раньше. Но Маккулум – незаменимый специалист, и даже не будь он так болен, ссориться с ним глупо и недостойно.
– Я полагаю, теперь надо послать ваших ныряльщиков, чтоб они обследовали остов, – сказал Хорнблауэр, стараясь говорить вежливо, но твердо.
– Без сомнения, именно это я и сделаю, как только меня выпустят из постели, – сказал Маккулум.
Хорнблауэр вспомнил все, что говорил ему Эйзенбейс ране, о возможности гангрены и общего заражения крови. Он знал – достаточно вероятно, что Маккулум вообще не встанет.
– Мистер Маккулум, – сказал Хорнблауэр. – Дело это спешное. Как только турки проведают о наших намерениях они стянут сюда силы, чтоб нам воспрепятствовать, и мы уже никогда не сможем провести подъемные работы. Чрезвычайно важно, чтоб мы начали как можно раньше. Я думаю, вы проинструктируете ныряльщиков, чтоб они приступили к работе незамедлительно.
– Значит, вы так думали? – ехидно переспросил Маккулум.
Пришлось несколько минут терпеливо его увещевать. Он никак не хотел сдаваться, и сразу выдвинул веское возражение.
– Вода ледяная, – сказал он.
– Боюсь, что так, – согласился Хорнблауэр, – но это мы предполагали и раньше.
– Восточное Средиземноморье в марте это вам не Бенгальский залив летом. Мои люди долго не выдержат такого холода.
Это уже победа: Маккулум признал, что они вообще способны его выдержать.
– Если они будут работать понемногу и с перерывами? – предположил Хорнблауэр.
– Да. До остова семнадцать саженей?
– Семнадцать саженей до дна вокруг него.
– На такой глубине они все равно не смогли бы работать долго. Пять погружений в день. Иначе у них пойдет кровь из носа и ушей. Им понадобятся тросы и грузы – сойдут девятифунтовые ядра.
– Я прикажу их приготовить.
Пока Маккулум инструктировал ныряльщиков, Хорнблауэр стоял рядом. Кое о чем он смог догадаться. Очевидно, один из ныряльщиков возражал: он обхватил себя руками и затрясся, выразительно закатывая черные печальные глаза. Все трое разом заговорили на своем щебечущем языке. В голосе Маккулума появились суровые нотки. Он указал на Хорнблауэра, и туземцы посмотрели в его сторону. Все трое ухватились друг за друга и отпрянули, словно испуганные дети. Маккулум продолжал говорить напористо. Эйзенбейс наклонился над ним, и уложил на одеяло его левую руку, которой Маккулум жестикулировал – правая была примотана к груди.
– Не шевелитесь, – сказал Эйзенбейс. – Не то у нас будет воспаление.
Маккулумуже не раз морщился от боли, сделав неосторожное движение. Он больше не выглядел довольным, только усталым.
– Они начнут прямо сейчас, – сказал он, не отрывая голову от подушки. – Вот этот – я называю его Луни – будет за старшего. Я сказал им, что тут нет акул. Обычно, пока один спускается на дно, двое других молятся – они все трое заклинатели акул. Хорошо, что они видели, как секут кошками. Я пообещал им, что если они будут артачиться, то испробуют кошек.
Хорнблауэр сам видел, в какой ужас это повергло щебечущих, похожих на птиц цейлонцев.
– Забирайте их, – сказал Маккулум.
Барказ и тендер ушли за водой и провиантом, остались только гичка и ялик. В гичку набилось слишком много народу – четыре матроса на веслах, трое ныряльщиков на носу, Хорнблауэр и Лидбитер на корме. Хорнблауэр не устоял, чтоб лично не поучаствовать в первой попытке. Он составил достаточно скептическое представление о том, насколько хорошо Маккулум говорит на языке ныряльщиков. Объяснялся он, как полагал Хорнблауэр, с помощью нескольких существительных и глаголов, а также жестов, не стремясь к правильному произношению и пренебрегая грамматикой. Маккулум владел цейлонским несравненно хуже, чем Хорнблауэр испанским и даже французским, и это Хорнблауэра огорчало. Он думал обо всем этом, ведя гичку по легким волнам – рассветный штиль уже сменился умеренным бризом, морщившим поверхность залива.
Они добрались до первого буйка – доски с привязанной веревкой, подпрыгивающей на волнах. Хорнблауэр взглядом поискал остальные. Установив гичку в центре отмеченной буйками области, он посмотрел на ныряльщиков.
– Луни, – скомандовал он.
Начав приглядываться, он вскоре научился различать цейлонцев между собой. Прежде они казались ему чуть ли не тройняшками.
Луни встал и бросил за борт шлюпочную кошку. Она быстро пошла вниз и потащила через планширь свернутый в бухту трос. Луни медленно разделся донага, потом сел на планширь и свесил ноги в воду. Как только они коснулись ледяной воды, он вскрикнул. Двое других тоже закричали тревожно и сочувствующе.
– Подтолкнуть его, сэр? – спросил баковый гребец.
– Нет, – сказал Хорнблауэр.
Луни глубоко вдыхал, расправляя грудь, и с силой выдыхал. Хорнблауэр видел, как ходят при каждом вдохе ребра. Один из цейлонцев дал Луни ядро. Тот прижал его к голой груди, соскользнул с планширя и исчез под водой. Гичка сильно закачалась.
Хорнблауэр вынул часы. Они были без секундной стрелки – часы с секундной стрелкой были ему не по карману – но приблизительно прикинуть время можно было и по ним. Хорнблауэр следил, как кончик минутной стрелки переполз с одного деления на другое, затем на третье. Он так сконцентрировался на стрелке, что не услышал, как вынырнул Луни. Только услышав восклицание Лидбитера, Хорнблауэр увидел в двадцати ярдах за кормой голову ныряльщика с длинной черной косой, перевязанной ленточкой.
– Табань! – торопливо приказал Хорнблауэр. – Эй, вытравите трос!
Цейлонцы то ли поняли его, то ли просто знали свое дело. Пока матросы в два сильных гребка подвели шлюпку к Луни, один из цейлонцев ослабил привязанный к кошке трос. Луни ухватился за планширь, и двое товарищей втянули его в шлюпку. Они громко говорили, но Луни сидел на банке молча, уткнувшись лицом в колени. Потом он поднял голову. Вода ручьями текла с его мокрых волос. Видимо, он сказал, что ему холодно – двое других вытерли его насухо и помогли одеться.