Маккулум действительно знал свое дело. Однажды он сообщил Хорнблауэру, что найден один из сундуков с золотом. На следующее утро Хорнблауэр наблюдал, как от «Атропы» отошли тендер и барказ с продольными брусьями на корме. На брусьях были укреплены блоки и тали, в шлюпках лежали мили троса, свернутые в бухты, доски, бадьи, все, до чего могла дойти человеческая изобретательность. В подзорную трубу Хорнблауэр видел, как шлюпки сошлись над остовом, как раз за разом уходили под воду ныряльщики, как в воду опустили идущие от талей лини с грузами. Несколько раз матросы начинали тянуть тали и несколько раз останавливались, ждали, пока кто-нибудь из ныряльщиков спустится вниз – видимо, распутать лини. Потом стали тянуть уже без задержек. Они тянули и тянули, сматывая в бухты трос, пока что-то не появилось над водой. До корабля донеслись радостные возгласы.
Что-то большое поставили на корму барказа – Хорнблауэр видел, как корма просела, а нос поднялся. Он уже подсчитал, что кубический фут золота весит полтонны. А золото сейчас в цене – за унцию дают пять и больше бумажных гиней. В этом сундуке – поистине баснословная сумма. Хорнблауэр смотрел на сундук. Тот лежал на дне идущего к судну барказа, странный, наполовину скрытый водорослями предмет.
– Видимо, он окован лучшей суссекской сталью, – говорил Хорнблауэру Маккулум, пока Джонс руководил погрузкой сундука на корабль. – Обычная сталь проржавела и рассыпалась бы год назад, а эта местами еще цела. На древесине наросли водоросли больше ярда длинной – моим ребятам пришлось их обрезать, прежде чем привязывать тали.
– Помалу! Помалу! – кричал Джонс.
– Стой тянуть на ноке рея! – закричал боцман. – Теперь пошли сей-тали!
Сундук закачался над палубой.
– Помалу! Трави, нок рея! Помалу! Трави, сей-тали! Помалу!
Сундук опустился на палубу; из него еще сочилась вода. Золота, спрятанного в сундуке, хватило бы, чтоб построить, вооружить и экипировать всю «Атропу», наполнить ее трюмы годовым запасом провианта, выдать команде жалованье за месяц вперед, и еще осталась бы приличная сумма.
– Ну ладно, это первый, – сказал Маккулум. – Я чувствую, с двумя другими будет посложнее. Мне еще ни разу не приходилось делать такую простую работу, как с этим. Нам повезло. Вы при вашей неопытности и вообразить не можете, как нам повезло.
Но Хорнблауэр знал, как ему повезло. Повезло, что Маккулум выжил после ранения. Повезло, что цейлонцы выдержали путешествие из Индии вокруг Африки и дальше в Малую Азию. Повезло – неимоверно повезло – что турки позволили ему провести подъемные работы в заливе, так ни о чем и не догадавшись. Сознание своей неимоверной удачливости отчасти уравновешивало тревогу о сокровищах в нижней кладовой. Он самый удачливый человек на земле, но в этом есть и его заслуга – притом немалая. Он очень умно поступил с модиром. Как ловко он принял взятку, чтоб остаться в заливе, притворившись будто не хочет делать именно того, к чему на самом деле всей душой стремился. Коллингвуд, без сомнения, будет доволен. Хорнблауэр поднял серебро; он поднял уже треть золота. Одобрение начальства ему обеспечено, даже если Маккулум и не сможет поднять остальное золото.
XVII
Прекрасно утро в Средиземном море. Приятно подняться на палубу на заре; ночной ветер обычно стихает, вода в заливе становится ровной, стеклянной, и в ней отражается синеющее небо. Солнце поднимается над горами. В воздухе чувствуется бодрящая прохлада – не такая, чтоб надо было надевать бушлат, но все же после нее особенно приятно тепло встающего солнца. Прогуливаясь по палубе и продумывая на досуге планы на сегодняшний день, Хорнблауэр впитывал свежесть и красоту. В уголке его сознания теплилась мысль – она придавала прогулке особую прелесть – мысль, что спустившись в каюту, он позавтракает кофе и яичницей. Красота пейзажа, пробуждающийся аппетит и перспектива вскорости его удовлетворить – Хорнблауэр ощущал себя счастливым человеком.
Впрочем сегодня он был счастлив менее обычного – вместо того, чтоб бродить в одиночестве, приходилось выслушивать Маккулума.
– Мы попробуем еще раз, – говорил тот. – Я опять пошлю ребят вниз и послушаю, что они скажут. Но боюсь, пока сундук для нас недоступен. Я заподозрил это уже вчера.
Два дня назад подняли второй сундук, но лишь после того, как взорвали еще часть остова.
– Нелегко заставить их лезть вглубь корабля.
– Естественно, – согласился Хорнблауэр. Невыразимо страшно, из последних сил сдерживая дыхание, ползти меж перепутанных обломков, в тусклом полумраке, на глубине, под давлением стофутовой толщи воды.
– От пролома, образованного взрывом, палуба идет вниз, – сказал Маккулум. – Полагаю, во время последнего взрыва сундук мог скатиться. В таком случае, сейчас он под самым остовом.
– И что вы предполагаете делать?
– Я думаю, тут работы недели на две. Штук пять зарядов – с быстрыми запалами, разумеется – и я разнесу остов на куски. Но должен официально вас уведомить, что и тогда результат может быть неудовлетворительный.
– Вы хотите сказать, что и тогда можете не найти золота?
– Могу не найти.
Две трети золота и почти все серебро уже лежат в нижней кладовой «Атропы». Тоже неплохой результат, но, как всякий неплохой результат – далеко не идеальный.
– Я уверен, вы сделаете все, что будет в ваших силах, мистер Маккулум.
Уже задул утренний бриз. Первый слабый порыв развернул «Атропу», доселе недвижно стоящую на воде, и теперь она мягко покачивалась. Ветер продувал палубу, и Хорнблауэр чувствовал его дыхание на затылке.
Последние несколько секунд Хорнблауэра что-то беспокоило. Пока он говорил последнюю фразу, он что-то неосознанно заметил – так краем глаза видишь иногда мошку. Он посмотрел на поросшие елями склоны полуострова Ада, на прямоугольные очертания форта. Недавно столь прекрасное утро, казалось, стало серым и пасмурным; довольство сменилось столь же сильным отчаянием.
– Дайте мне подзорную трубу! – крикнул Хорнблауэр вахтенному штурманскому помощнику.
Собственно, подзорная труба была уже ни к чему. Мысль дорисовала то, чего не мог различить невооруженный глаз, а прибор лишь окончательно подтвердил догадку. Над фортом развевался флаг – красное турецкое знамя реяло там, где вчера никакого знамени не было. Его не было там с самого прибытия «Атропы» в Мармарисский залив. Означать это могло одно: в форте появился гарнизон. Хорнблауэр жестоко ругал себя. Он дурак, бессмысленный идиот. Он был слеп, он слишком положился на свою хитрость. Теперь, когда он все осознал, мозг его работал с лихорадочной быстротой. Седобородый модир, искренно озабоченный, чтоб «Атропа» осталась в заливе – модир сыграл с Хорнблауэром ту же шутку, что Хорнблауэр намеревался сыграть с ним. Он усыпил его бдительность и получил время на то, чтоб стянуть обратно войска, пока Хорнблауэр думал, что это он получил время на проведение подъемных работ. С горьким презрением к себе Хорнблауэр осознал, что за каждым их шагом внимательно следили с берега. Даже у турок есть подзорные трубы. Они все-все видели. Они поняли, что сокровища подняты со дна, и теперь они охраняют все входы и выходы из залива.