- Ты так быстро одеваешься, - испуганно сказала Мария.
Хорнблауэр слышал, как застучали по дубовому полу ее каблуки. Она поспешно надела чепец. Очевидно, она одевается так быстро, как только может.
- Я спущусь, посмотрю, готов ли твой завтрак, - сказала она и исчезла раньше, чем Хорнблауэр успел запротестовать.
Он тщательно завязал шейный платок, надел сюртук, взглянул на часы, опустил их в карман и сунул ноги в башмаки. Убрал туалетные принадлежности в мешочек и затянул тесемки. Вчерашнюю рубашку, ночную рубашку и халат он сложил в лежавший наготове парусиновый мешок, сверху затолкал мешочек с туалетными принадлежностями. Потом оглядел комнату, проверяя, не забыл ли чего. Смотреть пришлось дольше, чем обычно - везде были разбросаны вещи Марии. Нетерпеливо распахнув занавески, он выглянул наружу - еще не начинало светать. С мешком в руках Хорнблауэр спустился по лестнице и вошел в гостиную.
Там пахло затхлостью. Качающаяся под потолком лампа едва освещала комнату. Мария стояла у дальней двери.
- Садись сюда, дорогой, - сказала она. - Завтрак сейчас будет.
Она взялась за спинку стула, ожидая, пока он сядет.
- Я сяду после тебя, - сказал Хорнблауэр. Не хватало только, чтоб Мария ему прислуживала.
- О, нет, - сказала Мария. - Я должна позаботиться о твоем завтраке. Кроме этой старухи никто еще не встал.
Она усадила его на стул. Хорнблауэр почувствовал на затылке ее губы и мгновенное касание щеки, но, раньше чем он успел схватить ее, протянув назад руки, Мария исчезла. В памяти осталось что-то среднее между шмыганьем и всхлипом. Открывшаяся кухонная дверь впустила запахи готовки, шипение сковороды и обрывок разговора между Марией и старухой. Потом Мария вернулась - судя по ее торопливым шагам, тарелка, которую она несла, была слишком горячей. Тарелка очутилась перед Хорнблауэром - на ней лежал огромный, еще шипящий бифштекс.
- Вот, дорогой, - сказала она, придвигая ему остальную еду. Хорнблауэр в отчаянии смотрел на мясо.
- Я купила его вчера специально для тебя, - гордо объявила Мария. - Я ходила в мясную лавку, пока ты плавал на судно.
Хорнблауэр мужественно снес, что жена флотского офицера говорит "плавал". Так же мужественно надлежало отнестись и к бифштексу на завтрак. Он вообще не особенно любил бифштексы, а в таком волнении и вовсе не мог есть. Мрачно предвидел он свое будущее - если он когда-нибудь выйдет в отставку, если он когда-нибудь - как не трудно в это поверить - заживет в семье, то бифштекс ему будут подавать при каждом торжественном случае. Это была последняя капля - он чувствовал, что не может съесть ни кусочка, и в то же время не может обидеть Марию.
- А твой где? - спросил он, оттягивая время.
- О, не буду же я есть бифштексы. - По голосу Марии было ясно: она не допускает и мысли, что жена может питаться так же хорошо, как и муж. Хорнблауэр поднял голову и крикнул:
- Эй, там, на кухне! Принесите еще тарелку - горячую!
- О нет, милый, - сказала Мария, затрепетав, но Хорнблауэр уже встал и усаживал ее за стол.
- Сиди, - сказал он. - Ни слова больше. Я не потерплю бунтовщиков в собственной семье.
Служанка принесла тарелку. Хорнблауэр разрезал бифштекс на две части и отдал Марии большую.
- Но, милый...
- Я сказал, что бунта не потерплю,- проревел Хорнблауэр, передразнивая собственный грозный шканцевый голос.
- О, Горри, милый, ты слишком добр ко мне. - Мария поднесла к глазам платок, и Хорнблауэр испугался, что она все-таки разрыдается. Но она положила руки на колени, выпрямилась и геройским усилием овладела собой. Хорнблауэр почувствовал прилив нежности. Он протянул руку и сжал ее ладонь.
- Ну-ка я посмотрю, как ты ешь, - сказал он. Он говорил все тем же шутливо-грозным тоном, но в голосе его отчетливо проступала нежность.
Мария взяла нож и вилку. Хорнблауэр последовал ее примеру. Он через силу проглотил несколько кусочков и так искромсал остальное, чтобы не казалось, будто он съел слишком мало. Потом отхлебнул пива - пиво на завтрак он тоже не любил, даже такое слабое, но догадывался, что старая служанка не имеет доступа к запасам чая.
Внимание его привлек стук за окном. Конюх открывал ставни - за окном на мгновение мелькнуло его лицо, однако на улице было еще совсем темно. Хорнблауэр вынул часы - без десяти пять, а он приказал шлюпке ждать его в Салли-порт в пять. Мария видела, как он вынимал часы. Губы ее задрожали, глаза увлажнились, но она сдержала себя.
- Я надену плащ, - сказала она и выбежала из комнаты. Вернулась она почти сразу, в сером плаще. Лицо ее закрывал капюшон. В руках она держала бушлат Хорнблауэра.
- Вы нас покидаете, сэр? - спросила старая служанка, заходя в гостиную.
- Да. Мадам рассчитается, когда вернется, - сказал Хорнблауэр. Он вытащил из кармана полкроны и положил на стол.
- Спасибо большое, сэр. Счастливого пути вам, сэр, и призовых денег в изобилии. - Ее напевный голос напомнил Хорнблауэру, что она видела сотни флотских офицеров, уходивших из "Георга" в море. Быть может, она помнит еще Хаука и Боскавена.
Хорнблауэр застегнул бушлат и взял мешок.
- Я позову конюха, он проводит тебя обратно с фонарем, - сказал он заботливо.
- О нет, не надо, пожалуйста, милый. Здесь так близко, и я знаю каждый камень, - взмолилась Мария. Это была правда, и он не стал настаивать.
Они вышли на морозный утренний воздух. Даже после слабого света гостиной глазам пришлось привыкать к темноте. Хорнблауэр подумал, что, будь он адмиралом, даже известным капитаном, его не отпустили бы так запросто: трактирщик с женой наверняка встали и оделись бы, чтоб его проводить.
Они свернули за угол и стали спускаться к Салли-порт. Хорнблауэр с неожиданной остротой осознал, что идет на войну. Заботы о Марии отвлекли его на время, но сейчас он снова поймал себя на том, что возбужденно сглатывает.