Дольше стоять в дверях было бы неприлично. Надо вернуться, несмотря на душевное смятение. Хорнблауэр вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
– В «Военно-Морской Хронике» будет неплохо выглядеть, – сказала миссис Мейсон, – что главнокомандующий провозгласил тост за молодую чету. Ну, Горацио, у некоторых ваших гостей пустые тарелки.
Хорнблауэр все еще пытался изображать радушного хозяина, когда увидел в дальнем конце комнаты озабоченное лицо трактирщика – только со второго раза стала понятна причина его появления. Он впустил в комнату нового рулевого со шлюпки «Отчаянного» – Хьюита. Тот был маленького роста, и Хорнблауэр сначала его не заметил. Нехватку роста Хьюит восполнял широченными плечами, а лицо его украшали великолепные черные бакенбарды, вошедшие недавно в моду у обитателей нижней палубы. С соломенной шляпой в руке он враскачку вошел в комнату, и, козырнув, протянул Хорнблауэру записку. Адрес был написан рукою Буша – как положено, хотя и несколько старомодно: – «Горацио Хорнблауэру, эсквайру, капитану и капитан-лейтенанту». Пока Хорнблауэр читал, собравшиеся молчали – немного невежливо, на его взгляд.
Его Величества шлюп «Отчаянный» 2 апреля 1803 года
Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро Вы не сможете вернуться на борт.
Ваш покорный слуга
– Шлюпка в Салли-порт? – спросил Хорнблауэр.
– Да, сэр.
– Хорошо, я буду там через пять минут.
– Есть, сэр.
– Ой, Горри, – укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.
– Моя дорогая… – начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать «я не могу любить тебя так сильно…» и тут же отказался от этой мысли – вряд ли его жене пришлась бы по душе эта цитата.
– Ты возвращаешься на корабль, – сказала Мария.
– Да.
Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет после завтра на рассвете выйти в море.
– Я вернусь вечером. – Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.
– Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, – сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал. Все захлопали – это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к Салли-порт, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме – как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным судном.
2
Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни – Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно проснувшись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал:
– Восемь склянок, сэр. Восемь склянок.
Полог приоткрылся, впуская свет (Мария вцепилась еще крепче), и тут же закрылся, как только Хорнблауэр обрел голос.
– Очень хорошо. Я проснулся.
– Я зажгу вам свечи, – произнес голос. Женщина прошаркала в другой конец спальни, свет за пологом стал ярче.
– Какой ветер? Каково направление ветра? – спросил Хорнблауэр. Он совсем проснулся и чувствовал, как забилось сердце и напряглись мускулы, стоило вспомнить, что означает для него это утро.
– Вот этого я вам сказать не могу, – сообщил голос. – Я румбов читать не умею, а больше никто еще не проснулся.
Хорнблауэр раздраженно фыркнул, злясь, что остается в неведении относительно столь жизненно важной информации. Он, не задумываясь, собрался сбросить одеяло и пойти посмотреть самому. Но Мария крепко прижималась к нему, и он понял, что не может так бесцеремонно выпрыгнуть из постели. Следовало выполнить обязательный ритуал, хотя это и означало промедление. Он поцеловал Марию, она вернула поцелуй, пылко, но не так, как прежде. Он почувствовал у себя на щеке влагу, но то была единственная слеза – Мария уже взяла себя в руки. Хорнблауэр обнял ее уже не по обязанности, как минуту назад, а с более искренним чувством.
– Мы расстаемся, милый, – прошептала Мария. – Милый, я знаю, ты должен идти. Но… но… я не знаю, как буду жить без тебя. Ты…
В груди Хорнблауэра волной поднялась нежность, а вместе с ней – раскаяние. Самый лучший человек в мире не заслуживает такой любви. Узнай Мария правду, она отвернулась бы от него, рухнул бы весь ее мир. Самое жестокое, что он может сделать – это позволить ей себя раскусить. Этого допустить нельзя. И все же мысль о ее безграничной любви пробуждала в сердце Хорнблауэра все большую и большую нежность. Он поцеловал ее в щеку, потом нашел мягкие пылкие губы. Потом губы напряглись.
– Нет, ангел мой, милый. Я не должна тебя задерживать. Ты будешь сердиться на меня – потом. О, жизнь моя, попрощайся со мной сейчас. Скажи, что любишь меня. Скажи, что любил меня всегда. Потом попрощайся и скажи, что будешь иногда думать обо мне так, как я буду думать о тебе постоянно.
Хорнблауэр сказал. Он сказал нужные слова, и в приливе нежности сказал их нужным тоном. Мария еще раз поцеловала его и ничком упала на дальний край кровати. Хорнблауэр лежал, набираясь мужества, чтобы встать. Мария заговорила снова – подушка заглушала голос, но не могла скрыть вымученно-бодрый тон.
– Твоя чистая рубашка на стуле, а башмаки возле очага. Хорнблауэр спрыгнул с кровати и раздвинул полог. Воздух за пологом был свежее. Снова щелкнула задвижка, и старая служанка просунула голову в приоткрывшуюся щелку. Хорнблауэр едва успел прикрыться ночной рубашкой. Служанка, видя его стыдливость, весело захихикала.
– Конюх говорит, ветер умеренный с зюйда, сэр.
– Спасибо. Дверь закрылась.
– Такой, как ты хотел, милый? – спросила Мария из-за полога. – Ветер умеренный с зюйда – это ведь значит с юга?
– Да, это годится. – Хорнблауэр заспешил к умывальному тазику и поставил свечи так, чтоб они освещали его лицо.
Умеренный ветер с зюйда сейчас, в конце марта, вряд ли надолго. Он может сменить направление, но наверняка усилится с наступлением дня. «Отчаянный» должен успеть обойти мыс и выйти достаточно далеко в море, чтоб быть готовым к любым переменам ветра. Но конечно – как всегда на флоте – лишнего времени в запасе нет. Скребя бритвой по щекам, Хорнблауэр смотрел в зеркало и видел за своим отражением Марию – она ходила по комнате, одеваясь. Он налил в тазик холодной воды, сполоснул лицо, сразу почувствовал себя освеженным, и с обычной торопливостью надел рубашку.
– Ты так быстро одеваешься, – испуганно сказала Мария.
Хорнблауэр слышал, как застучали по дубовому полу ее каблуки. Она поспешно надела чепец. Очевидно, она одевается так быстро, как только может.
– Я спущусь, посмотрю, готов ли твой завтрак, – сказала она и исчезла раньше, чем Хорнблауэр успел запротестовать.
Он тщательно завязал шейный платок, надел сюртук, взглянул на часы, опустил их в карман и сунул ноги в башмаки. Убрал туалетные принадлежности в мешочек и затянул тесемки. Вчерашнюю рубашку, ночную рубашку и халат он сложил в лежавший наготове парусиновый мешок, сверху затолкал мешочек с туалетными принадлежностями. Потом оглядел комнату, проверяя, не забыл ли чего. Смотреть пришлось дольше, чем обычно – везде были разбросаны вещи Марии. Нетерпеливо распахнув занавески, он выглянул наружу – еще не начинало светать. С мешком в руках Хорнблауэр спустился по лестнице и вошел в гостиную.
Там пахло затхлостью. Качающаяся под потолком лампа едва освещала комнату. Мария стояла у дальней двери.