Выбрать главу

Танюшка поступила. Впрочем, отсеяли только двух безнадежных абитуриентов из сельской местности, всех остальных финноязычных зачислили, причем большинство студентов первого курса отделения финского языка носили интересные «шпионские» фамилии типа Крейслер или Гюнтер, за которые в былые времена могли и посадить. И только Танюшка была просто Танюшкой Брусницыной – по отцу, и теперь ее обычная русская фамилия вкупе с яркой внешностью как раз вызывали подозрения: а что делает она среди белобрысых сероглазых сокурсников?..

Училась она так же, как выполняла работу по дому: без особого удовольствия, однако и без чувства подавленности. Просто выполняла то-то и то, пыталась то-то и то-то запомнить, а когда и нет, некогда ей было в гуще новой студенческой жизни, наполненной не только лекциями и семинарами, но и субботними танцами в университетской общаге, а также по-прежнему – домашними делами, мелкой стиркой, уборкой и прочей помощью по хозяйству. С финским она вроде справлялась без особого труда, выезжая на домашних знаниях, однако только поначалу. Грамматики она не знала совершенно, и все эти названия падежей только вызывали смех. Бабушка вообще падежей не знала, а по-фински говорила бойко – это как?

Танюшка догадывалась, что пуховый платочек мама купила на деньги, вырученные от продажи яиц. К ней частенько заходили заводские за яйцами, и кто-то все-таки стукнул. В августе участковый проверял, говорил что-то про нетрудовые доходы. Да какие же доходы нетрудовые? Дерьмо за курами убирать – это что, отдых? Участковый оказался добрый дядька и хода делу не дал, только матери слегка пригрозил, чтобы она завязывала с торговлей. Яйца для трудящихся – в магазине. Не каждый день, конечно, и от инкубаторских кур, с бледно-желтыми желтками, но все же яйца. И всякий трудящийся в нашей стране может позволить себе эти магазинные яйца. А уж яйца от частной несушки – это, извините, деликатес.

В этом платочке Танюшка отправилась на демонстрацию, а едва вернувшись, тут же пошла за хлебом. Хотя мать, конечно, поварчивала, что платочек нарядный, оставила бы для случая. А за хлебом пройтись – разве не случай? Тем более что этот платочек так подходил к ее светло-серому пальтишку с песцовым воротником.

День одел голые деревья кисеей колючей изморози, снег падал медленно, лениво, резными хлопьями оседал на плечах, а воздух был ярок и отдавал почему-то свежими огурцами, Танюшка даже пожалела, что свежие огурцы придется еще ждать целую зиму, но тут же это сожаление перебили мысли о пирогах с брусникой, которые мама уже стряпала. А вечером можно зайти к Маринке Саволайнен послушать на кассетнике «Аббу». Танюшке особенно нравилась песня «One way ticket», написанная на мелодию «Синий-синий иней», – в ней действительно чувствовался перестук колес поезда, призванного умчать ее далеко-далеко, но только когда-нибудь, не прямо сейчас. Сейчас нужно было купить хлеба и еще кое-чего по мелочи.

Над магазином возле самого завода тоже был натянут плакат «С праздником, дорогие рабочие!», а по случаю этого праздника в магазине как раз «выкинули» сыр, в результате чего образовалась очередь. Танюшка встала в эту очередь, хотя на сыр денег у нее не хватало, но если взять только половину буханки и наскрести мелочи по карманам… Очередь состояла сплошь из кряжистых теток, различить которых в лицо мог только хороший знакомый. Баба Вера, туго запеленатая до пояса в серый пуховый плат, кое-где проеденный молью, вещала в пространство, обращаясь ни к кому: «На прошлой неделе обещали копченой колбасы подвести, дак… Я с семи утра дежурила, чтобы первой быть, дак сказали, что в леспромхоз всю колбасу свезли. А не жирно ли этим лесорубам, когда в ихнем сельпо и так спецснабжение. Даже финские польта дают. Все лучшее – лесорубам, а мы что ж, не люди?..» Тетки поддакивали ей, потряхивая головами в мохеровых шапках, долготерпение наложило на их лица странно одинаковый рисунок морщин у губ и возле глаз. Танюшка думала мимоходом, что уж у нее-то уголки губ никогда не стекут вниз, потому что она привыкла улыбаться каждой мелочи, потому что жить все равно радостно. Сыр «выкинули» на праздник – разве это плохо? Хорошо, конечно.

«Мне два килограмма», – в паузе произнес кто-то зычным, густым голосом возле прилавка. «Нет, полкилограмма! – мгновенно взорвалась очередь. – Не больше полкило в одни руки!» А баба Вера долго еще выдергивалась, что ходют тут всякие, которые из начальства, деньги, видно, девать некуда, а вся работа – штаны в кабинете просиживать…

Танюшку кто-то настойчиво толкал в бок, однако поначалу она не обращала внимания – в очереди всегда толкаются, однако этот кто-то тулился к ней все плотнее и наконец шепнул прямо в ухо: «Кильку в томате возьмем? Под водку хорошо идет…» Она узнала его голос и короткий смешок, мгновенно вызвавший легкую неприязнь. Бывает, что человек просто не нравится изначально, без определенной причины. Именно так Танюшке не нравился Гера Васильев, которого сравнивали с Челентано, хотя сходство было довольно условным. Он учился в речном училище, и сам этот факт придавал его облику определенный флер, каким-то образом навевая мысли о дальних странствиях, хотя выпускники в основном ходили мотористами через озеро на «кометах» и «метеорах».