Нет, она была славной девчонкой, с юмором. Неожиданно я весь сжался: она обняла меня за шею.
— Как, Егорчик, пойдет мне «Кама»? Она такая маленькая-маленькая, а я такая большая-большая. Платье с двумя длиннющими разрезами — скромно еду на съемки.
— Отлично, — сказал я, немного вертя шеей. Неловко мне было — ужас.
— Ну не буду, не буду, — сказала она ласково.
От неловкости я резко наклонился к Регише и спросил:
— Разве у тебя есть «Кама»? Никогда не видел…
— Есть, — сказала Региша. — Я редко езжу.
— Если с ней будет что-нибудь не в порядке, ты скажи, я починю.
— Спасибо, — сказала она.
«Так я ничего и не подарил Регише», — подумал я. Артур вел машину не очень быстро, и было видно, как сменяются одна другой полосы тумана — то более густая, то более слабая. Куда мы едем? Где-то сейчас Нинуля, Пирожок, думал я. Я даже по ним соскучился. Да нет, точно соскучился. И все-таки вряд ли бы я променял встречу с ними на эту поездку в тумане, неизвестно куда: рядом со мной сидела Региша. Плечом я касался ее плеча, и мне было хорошо. Да, Нинуля, мой друг Ванечка Пирожок со своей мастерской игрой на гитаре, но старая наша компания распалась.
Вдруг город кончился, здесь не было высоких белых домов, район был застроен давно, но и он кончился — какие-то группки тополей в тумане, какие-то заросли тростника…
Артур остановил машину. «Это тут», — сказал он. Стив открыл дверцу, и один за другим мы вылезли в туман. Артур захлопнул дверцу, потом снова открыл ее, пошарил в машине, снова захлопнул дверцу — в руках у него был фонарик.
— Запасливый, — сказал Стив.
Мы пошли по какой-то тропинке, по песку, среди камышей. Вскоре блеснула вода, Невки или самого залива — было не рассмотреть из-за тумана. Влево и вправо от того места, где мы вышли к воде, я увидел при свете фонарика стоящие на берегу лодки. Мы пошли медленно налево. Лодки, лодки, лодки… Закричала какая-то птица, не чайка, нет, но и не маленькая, не лесная, само собой.
— Скоро найдем, — сказал Артур. — Я здесь не раз побывал. Просто очень солидная стоянка, здесь их тыщи, лодок. Найдем свою.
Я вздрогнул и сжался от волнения — Региша взяла меня под руку.
— Здесь хорошо, — шепнула она.
— Да, очень, — прошептал я. — Я вообще люблю залив, море.
Песок скрипел под ногами; бродил по лодкам, по воде и по камышу свет фонарика. На секунду у меня возникло ощущение, что это не стоянка лодок, а их кладбище, сотни брошенных лодок; правда, это была никакая, конечно, не свалка: лодки стояли строгой цепочкой, в каком-то правильном порядке, с равными расстояниями между ними. Региша держала меня под руку: пожалуй, это единственное, что я остро чувствовал, остальное в сотую долю силы, тоже, как в тумане.
— Вот она, — сказал Артур, останавливаясь. Мы тоже остановились. Медленно Артур обвел лучом фонарика всю лодку. Она стояла на песке, но очень ровно, строго, подпертая под высокие борта в шести точках крепенькими бревнышками по полметра каждое. Как и многие, она была с каютой. Корпус был темно-зеленый, каюта — белая; белой же краской на правой скуле лодки было и ее имя, которое мне сразу понравилось, — «Муравей»; мне вообще нравились эти умные насекомые, наверное, поэтому я никогда не обижался на них, когда они меня кусали: мне всегда казалось, что уж они-то, в отличие от комаров, кусали за дело.
— «Муравей», — сказала Ира. — Симпатяга.
— Видишь, какая посудина, — сказал Артур, обращаясь явно к Стиву, — это, в сущности, морской ял, ну, не новенький, конечно, но хозяин и хочет за него сущие гроши — четыреста рублей.
— Ну да, для него-то гроши, а для нас… А чего он так дешево?
— Да он другую штуку покупает, вот и торопится.
— Все-таки четыреста. А сколько же в этого «Муравья», по-твоему, народу влезет?
— Не знаю. Человек семь-восемь влезет, я думаю.
— Мотор стационарный? А в каком состоянии?
— Сказал, что в хорошем. Проверить можно, не вслепую же брать.
Дальше произошло неожиданное, Стив сделал шаг в мою сторону, положил мне руку на плечо и непонятным голосом, то ли ехидным каким-то, то ли заискивающе-дружеским, спросил:
— Ну как, Егор, будешь входить в долю?
Я молчал. Честно говоря, я не очень-то понял, о чем он спрашивает. Вероятно, до него это дошло.
— Если мы будем брать эту лодку, то в складчину: каждый внесет часть денег, усек? Саму суть?
Суть-то я усек, разве что не понял: при чем здесь я, сколько человек будут вносить деньги, по скольку и откуда они, собственно, эти деньги, у меня возьмутся.