— Все в порядке. Я же сказал тебе, что собираюсь позаботиться о тебе. Как тебя зовут?
— Надя, — отвечает она, а затем шмыгает носом.
— Я Уолш, ясно? У меня на кухне есть аптечка первой помощи, и я хочу позаботиться об этом.
— На самом деле все не так уж плохо; я просто не буду обращать на царапину внимания.
Когда веду Надю на кухню, я убираю один из барных стульев и беру аптечку из-под раковины. Задушу Кайла, как только найду его. Я не могу поверить, что он оставил её там совсем одну. Она была вся в слезах!
— Стой спокойно, — говорю я, беря ладонь Нади в свою. И снова между нами проносятся разряды статического электричества, а я пытаюсь вспомнить, действительно ли все ковры в доме способны произвести столько статического электричества. — Будет немного жечь.
Она шипит от прикосновения ватной подушечки, пропитанной спиртом, а я инстинктивно подношу её руку ко рту и осторожно дую на порез. К счастью, рана неглубокая, но даже такую маленькую царапину, как эта, следует обработать.
— Позволь мне перевязать тебе палец, и я отвезу тебя домой, хорошо? — говорю я, и ее щеки розовеют, прежде чем она кивает.
— Только, пожалуйста, не говорите Кайлу, что я плакала, — тихо говорит она, и я замираю с пластырем в руках, встречаясь с ней взглядом.
— Ты собираешься рассказать мне, что произошло?
— Как я уже говорила, это было просто недоразумение. Я не хочу, чтобы у него были неприятности. Он сказал мне, что его отца нет в городе.
— Меня и не было, — говорю я, не поправляя Надю в том, что она назвала меня его отцом. — Но это хорошо, что я вернулся пораньше.
— Спасибо. — Её шепот такой нежный, когда Надя касается пластыря, а затем прикусывает нижнюю губу.
— Сколько тебе лет? — Слова снова вырываются из меня, и я понятия не имею, почему мой мозг не фильтрует мои слова сегодня вечером.
— Восемнадцать. — Она открывает свою сумочку и достает бумажник. — Вам нужно показать какое-нибудь удостоверение личности?
— Нет, я не полицейский, — говорю я, бросая взгляд на её адрес и дважды проверяя дату её рождения. — Ты там живешь? — Когда она кивает, я беру у нее сумку и помогаю ей подняться со стула. — Это модная часть города.
— Муж моей сестры богат. — Произнося это, Надя прикрывает рот, и затем я вижу, как по ее щекам разливается прелестный розовый румянец. — Понятия не имею, почему я об этом упомянула. Просто имею в виду, что он может себе это позволить.
— Все в порядке. — Большинство детей в школе Кайла могут себе это позволить. Сегодня вечером ветер немного усилился, и я замечаю, что на ней нет жакета. — Подожди, — говорю я, когда мы подходим к входной двери, и открываю шкаф рядом. Я беру с вешалки одну из своих толстовок на молнии и протягиваю ей. — Надень это.
По-моему, я тот ещё ублюдок, потому что, когда Надя это делает, я бросаю последний взгляд на её красивые сиськи, прежде чем она застегнет молнию спереди.
— Спасибо. — Её голос такой мягкий, что у меня начинает сводить рот.
Поворачиваясь, я хватаю ключи, а затем, к своему шоку, чувствую её руку на своем предплечье. Прикосновение Нади поражает меня словно удар под дых, и когда я оборачиваюсь, она смотрит на меня снизу вверх. Эти изгибы не скроешь даже под моей толстовкой, но когда она спадает с одного плеча, я не могу не думать о том, каков был бы на вкус этот маленький кусочек кожи.
— Правда, спасибо за то, что пришли мне на помощь. Надеюсь, я не доставила Кайлу слишком много неприятностей.
Что, черт возьми, Кайл сделал с этим невинным цветочком?
— Пойдем. — Бросаю фразы отрывисто, потому что я чертовски зол на него и, возможно, даже на её прикосновение. Я гожусь ей в папочки, и я не имею права думать о том, какая на вкус любая часть её тела.
Придерживаю входную дверь открытой для девушки, и после того, как она переступает порог, Надя идет через подъездную дорожку к моей машине, чтобы открыть дверь. Прежде чем она успевает схватиться за ручку, я убираю её руку, заменяя её своей.
— Это моя работа. — Мой рот продолжает извергать дерьмовые фразы до того, как я успеваю обдумать свои слова.
Я жду, пока Надя сядет в машину, и после того, как она это делает, я хватаюсь за ремень безопасности и наклоняюсь над ней. Надя удивленно смотрит на меня, когда я нависаю над ней на пассажирском сиденье, и наблюдает, как я щелкаю пряжкой.
— Спасибо. — Её улыбка такая чертовски милая, что мне приходится отвести от нее взгляд.
Не говоря больше ни слова, я закрываю дверцу с пассажирской стороны и направляюсь к багажнику машины. Я стою там целых десять секунд, пытаясь взять себя в руки. Я готов поспорить на все, что у меня есть, что девушка в моей машине невинна, как свежевыпавший снег, а я уже чертовски тверд после нескольких прикосновений.
Я поправляю себя, чтобы скрыть, насколько я заведен, а затем проскальзываю на водительское сиденье.
— Почему бы тебе не дать мне свой номер, чтобы, когда ты обзаведешься новым телефоном, ты могла бы написать мне и сообщить, что с тобой все в порядке.
Что я делаю? Что, черт возьми, я говорю? Мой член сегодня отвечает вместо меня? Я только что проложил дорожку, ведущую прямиком в ад.
— Конечно. Дайте мне свой, и я его напишу.
Я выезжаю с подъездной дорожки, и через секунду она протягивает мне мой телефон. Я вижу имя Надя Холл с маленькими розовыми сердечками по обе стороны от него. Черт, от вида этого я не должен был стать еще тверже, но именно это и произошло.
Как будто сатана заполз в мою кожу и командует этим парадом греха и порока.
Она живет недалеко от меня, и когда мы подъезжаем к замысловатым воротам, Надя сообщает мне код для въезда. Я определенно не запоминаю его, когда ввожу в систему, а затем жду, когда железные ворота раздвинутся.
— Вот я и дома. — Она улыбается, когда я подъезжаю к дверям, и пытается выйти.
— Подожди, — говорю я Наде, и она замирает от этой команды. То, как она повинуется, должно вызывать у меня желание вонзить нож себе в сердце, но все, чего я хочу прямо сейчас, – это отдавать ей еще больше приказов. — Сиди на попке ровно. Ты никогда не открываешь двери, если я здесь, рядом с тобой, ясно? — Я говорю это так, как будто планирую открыть для неё нечто большее, чем эту гребаную дверь.