Новосибирск от Петербурга далеко, поэтому виделись в течение тех лет мы в основном на конференциях, семинарах, всяких студенческо-аспирантских собирушках в Москве, Петербурге, Казани и самом Новосибирске, естественно. Научная заинтересованность, увлеченность с легким налетом страсти сквозь время и пространство. Да, все было классно аж целых три года, а потом он спер две мои статьи.
И я от всей души прокляла Константина на веки вечные. Статьи пришлось писать полностью новые, хотя мой науч.рук и ругался. Но делать было нечего, так как первая версия вышла на всю страну и научное сообщество под авторством Кота. Гори, Костя, в аду.
Нет, я все написала, снискала даже пять-шесть приличных рецензий признанных мэтров от науки. Это заслуга моего науч.рука, его супруги, и да, науч.рука Кости, как не смешно об этом говорить. Короче, меня умеренно похвалили, да так, что хватило на защиту кандидатской. После нее Костя прилетал в Петербург. Приносил цветы. Я, по словам Нинка, что наблюдала этот цирк из первого ряда, позволяла их возлагать. Но самого Константина погнала на хрен поганой метлой.
Так и разошлись.
Потом случился Дмитрий. Тут вышло страшнее.
Кот получился вообще как бы случайно. И невинность потерялась совершенно нечаянно в научных диспутах, да. С Димой сразу было все не так.
К Дмитрию Вишневицкому на работу меня устроила Нинкина мать. Это первое. И работа эта была кардинально левой, то есть не связанной с моей научной деятельностью совершенно. Это второе.
И первое, и второе для меня было странно, поэтому, может, я вначале слегка подтупливала.
Димка был классный: веселый, активный, задорный, но совершенно несознательный. Отличный парень, но бизнесмен абсолютно никакой. Дела его кадрового агентства изрядно просели, когда он расстался со своей милфой. Боги, в те времена, пятнадцать лет назад, даже термина такого не было, говорили «солидная любовница в возрасте».
Если откровенно — я могла бы их вытащить. Но я до этого проконсультировалась со взрослой, разумной адекватной и много повидавшей дамой, Нинкиной мамой, Алевтиной Ивановной. Эта прекрасная женщина мне сказала одну вещь, что я до сих пор храню в сердце:
— Мышка-малышка, если этот хмырь до сих пор, проработав вместе с тобой столько времени, ни замдиректора тебе не дал, ни под венец не утащил — да не пошел бы он на хрен? Ты сама по себе можешь очень много. Зачем дарить бриллианты свиньям, что не в состоянии их оценить?
Я тогда решила, что Алевтина Ивановна права.
Прооралась, прорыдалась да и заморозилась напрочь. Полгода пожила на успокоительных и снотворном. Потом поехала в Ухту, послушала дорогих родственников, опять поплакала.
И устала. Устала от чувств и эмоций. От постоянных провалов, разочарований и боли.
Месяц вдохновенно страдала, а затем взялась-таки за ум.
Для начала бросила всякую левую практику, не связанную с наукой. Потом определила для себя стиль поведения и удобную маску, такую, прохладно-отстраненную.
И начала детей учить. И науку слегка подталкивать, куда-нибудь.
Заработалась, заигралась, привыкла. А там в моей жизни, спустя пару лет активного преподавания на родной кафедре в Универе, появился Александр Михайлович Миронов.
Прости, Господи, вот же дура я была, да?
Глава 20
Наизнанку. Морально
'Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья…
Но изменили и оне…'
Ф. И. Тютчев
Что можно сказать про наш с Сашей интим?
Ну, ничего плохого. Правда, и хорошего тоже немного. Вообще, на мой взгляд, говорить там не о чем и раньше было, а с этого лета так и вовсе — тишь да гладь. Вот только с благодатью не сложилось.
Все у нас так. Нормально.
Обычно. Привычно.
Приятно.
Может, по молодости лет Александру и были свойственны страстные порывы, но мне он достался умудренный годами, опытом, остепенившийся, замедлившийся до уровня моей неразвитой, но уже покалеченной постельной активности. Так что темпераменты у нас (у меня в тридцать и у него в пятьдесят) совпали.
Вот тогда раз совпав, мы и прожили десяток лет.
И вполне складно, сказала бы я еще месяц назад.
Но вся тревога, которая невольно заползла в сердце и душу за последние дни, погасила даже те немногие искры интереса и активности, что у меня в принципе имелись в наличии.
Из-за Руслана с его горящей первой влюбленностью я теперь стала нервно реагировать на вербальное выражение чувств. Они все казались мне надуманными, чересчур превозносимыми и бесконечно далекими от разумной жизни.
Бесили в любом проявлении.
Не скажу, что Саша много мне о любви говорил, но сейчас меня раздражали даже вполне цензурные и вежливые намеки.
Тех эмоций, что во мне вызывал Влад, я боялась. Понятия не имела, что с ними делать, куда пристроить в своей упорядоченной холодной голове и жизни. Одновременно часть моей души, спрятанная глубоко-глубоко под любовными разочарованиями, дико жаждала в этот огонь, что полыхал в глазах Ланского, окунуться.
Возможно, даже к черту сгореть.
В принципе, я уже рассматривала вариант, что выживать с угольками и пеплом в душе мне, пожалуй, не привыкать, да и спокойнее так. А тут все полыхнет с гарантией и выжжет во мне вообще все женское, маетное, тоскующее. Все, что еще может чувствовать, желать, томиться и стремиться. Раздражать, бесить, мешать работать, учить, двигать науку и воспитывать подрастающих специалистов.
Роботом я не стану, у меня же есть ослик, Нинка, Лей с девчонками. Но всякое чувственное и страстное сдохнет гарантированно, прогорев до самых корней. Так что я спокойно смогу посреди просмотра фильмов или пьес отворачиваться от сцены или утыкаться в телефон, объясняя лаконично: «Это про любовь. Мне неинтересно».
Заживу!
Двусмысленная трактовка у этого слова, конечно, та еще.
Но я в любом случае выдержу. После всего того веселья, которое уже довелось ощутить, я знаю, что не умру.
А вот испытать фантастические эмоции, пережить, возможно, самое сильное и яркое приключение в жизни — хотелось бы. Хотя сознательным серьезным сорокалетним женщинам это и неприлично, да и не положено уже.
Но раз я до своего возраста так и не сподобилась полыхнуть, то может это вообще последний шанс?
Ну а что? Сейчас вернусь из командировки и буду разбираться со своей внезапно сбившейся личной жизнью.
С Сашей, похоже, мы-таки расстанемся.
Мне хочется плакать? Вероятно.
Как мне?
Больно, страшно, стыдно, но еще и обидно! А как же — я же всегда делала, как мама говорила: соглашалась, поддерживала, уступала, жертвовала своими интересами, выполняла весь положенный функционал жены, наплевав на настроение, состояние, собственную усталость или загруженность. И к чему это привело? Где хотя бы разговоры по душам, обсуждение рабочих и околонаучных тем? Я уже не вспоминаю про путешествия, прогулки или совместные исследования.
Последние пару лет мы непрерывно отдаляемся друг от друга по чуть-чуть, мелкими шажочками, крошечными ежедневными выборами «я», а не «мы». И сил у меня одной не хватит, чтобы выросшую пропасть как-то уменьшить, я не говорю про «ликвидировать полностью». Ведь для начала надо признать наличие проблемы, потом выработать пути решения. А мы даже и не разговариваем толком ни о чем вне стандартного набора долгих отношений: что купить, что есть поесть, кто завтра где находится и когда возвращается.
Вот сейчас, например, поговорить не поговорили, вопрос со странностями в его поведении не прояснили. Между нами недовольство есть, а определенности и взаимопонимания нет. И взяться им неоткуда, так как муж общаться вербально со мной не желает, а просто делает вид, что все в порядке и ничего из ряда вон не случилось.
Как в таких условиях жить? И что мне делать?