А тут что делать? Он же маленький совсем, хрупкий, нервный, сложный, как большинство подростков.
Как не испортить мальчику психику, не порушить веру в чувства, показать перспективы, соответствующие его возрасту?.. и все это свалилось на мою кипящую голову.
Страдания прервал телефонный звонок.
Влад.
О, мама мия… как всегда, вовремя.
Но не в то:
— Внимательно.
Мигом насторожились все.
А там Владимир Львович во всю мощь лекторского голоса:
— Марго, сверим часы: я заеду в восемь, предварительно наберу из такси. Сколько у тебя вещей? Документы все взяла?
Слегка оторопела от обращения на «Ты» и трансформации имени:
— О, как. Слушаюсь, мой генерал. Все готово: и документы, и чемодан. Жду звонка.
Убрала трубку в карман. Обвела взглядом народ, вопросительно изогнув бровь.
Рус махнул рукой и все как будто бы облегченно выдохнули:
— Это мамин аспирант и коллега по совместительству. Влад Львович. Мы с ним Новый год встречали, а завтра они улетают на два месяца в Китай. Как обычно.
Все снова загомонили: желали хорошей поездки, отличной погоды, больше гулять, меньше работать. Обещали, что будут молодцы и присмотрят за Русом.
Вот такие радостные мы и ввалились в метро. На эскалаторе тихонько рассредоточились. Сын вздохнул:
— А Ладу Юрьевну Бенедикт домой повез, гад! Мам, я после восемнадцати сразу на права сдавать буду.
— Да пожалуйста. Одобряю. Только помни, что упускать учебу нельзя, и я все ж таки желаю видеть тебя среди студентов. Пусть если и не моего ВУЗа, то хотя бы нашего города.
Стоящий ниже на две ступени Игнат весело заржал:
— Тетя Рита, а вы обрадуетесь, если мы все к вам подадимся?
Вздрогнула.
— Упасите Пресвятые Просветители, Игнат! Вам это не надо, а уж мне-то — тем более.
Въедливый Иван уточнил:
— Не надо из-за наших способностей и склонностей характера, или потому что мы вас за время школы достали?
С удовольствием посмеялась. Потом осмотрела настороженные мордочки и сделала то, что в принципе не люблю: начала каждому предметно излагать мое субъективное видение их пути развития.
Провозились с характеристиками аж до конечной станции. Было смешно, что ребята усадили меня в углу вагона, там, где трехместная лавочка, и по очереди присаживались — послушать тетушку Мудрую Сову.
Но совы, ну, вы помните…
Так что я не жестила, не настаивала и не навязывала. Была максимально объективна, опиралась на собственные выводы о каждом, сделанные за годы знакомства. Учла даже их школьные тесты, доклады и проекты, которые они делали совместно и преимущественно у нас дома: богатая библиотека, тишина, есть еда.
Отползали дети или задумчивые, или довольные. Ох, и будут мне названивать их родители.
Под конец пути с двух сторон от меня оказались все те же Рус и Марк, что всю дорогу просто стояли рядом, на расстоянии вытянутой руки.
— Да, пока не забыла: если вдруг родители захотят пообщаться со мной по вопросу вашей профориентации, то это уже после Восьмого марта. Или шлите письма.
Молодежь радостно покивала, а на выходе из метро уже начала прощаться, но тут влез-таки Марк.
Вот нет еще чувства момента у человека.
Не мог подождать, пока все разойдутся?
— Маргарита Анатольевна, я вас услышал, но не согласен. Все надуманные социальные преграды обсуждаемы и преодолимы, и нет невозможного для настоящих чувств.
О, молодежь взбодрилась и подтянулась в кружок.
— Марк, пункт про разницу в возрасте пропустил. Ты мне в достаточно поздние сыновья годишься. Сейчас у вас такое время, когда и гормоны бушуют, и движуха требуется срочно. Только объект приложения прекрасных чувств ты выбрал несколько неудачный. Да, разум тянется к понимающей мне, которая еще и готовит неплохо, но поверь моему опыту: это нормально и это проходит. Просто этап развития тебя, как личности. Прививка для дальнейшей счастливой жизни. Как раз повод научиться проживать новые прущие из тебя чувства. Узнать, как это бывает, переварить и, очнувшись от дурмана, открыть глаза и увидеть новый красочный и разнообразный мир.
— Мне он без вас не нужен, — вот ведь упертый пафосный барашек.
Рита, только не закатывать глаза!
— Это порыв, это эмоция, это нормально. Когда оно пройдет, включится мозг, и ты поймешь, что все к лучшему. Что ты стал еще осознаннее. Просто пока тяжело и трудно. Но будет легче, уверяю тебя. Несчастная любовь — это опыт, который учит принимать несовершенство мира и готовит к зрелым отношениям.
— Нет! Почему наша любовь… — Марк резко шагнул ко мне.
Перед моим лицом тут же вырос Рус, а рядом с ним внезапно оказался Игнат.
Пришлось вновь развести руками эти тучи и сделать-таки шаг навстречу:
— Нашей любви нет. Есть твои первые яркие чувства. Ты вырос, и пришло время пережить драму. Тебе будет проще, ведь ты знаешь, что придется испытать шок, отрицание, гнев, депрессию. Все они преодолеваемы, поверь мне.
Марк схватил меня за руку, потянул к себе:
— К черту эти стадии принятия.
— Это естественный процесс, — проворчала, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не начать выдирать руку из горячих тисков.
— Сейчас я редко Вас вижу, но это можно изменить, — Марк притягивает кисть к губам.
Пора прекращать это полоскание душевных тайн. Поднапрягшись, высвободила руку, отступила, и меня тут же с двух сторон окружили Руслан и Игнат:
— Ничего менять не нужно. Скоро я стану размытой тенью на периферии твоего сознания, а потом исчезну вовсе. Это хорошо и правильно.
Юноша, напротив меня резко дернул подбородком в отрицании. В серых глазах клубился гнев и категорическое неприятие реальности:
— Нет! Все равно! Через год приду просить у Руслана Вашей руки! — и, под мое обалдевшее молчание и заливистый свист Игната, Марк-Адриан удалился прочь.
За ним тут же сорвались жалостливая Маша и энергичная Таня. Видимо утешать, разрабатывать стратегию и тактику.
Ну ладно, дети тут без меня хоть заняты будут какое-то время.
Глава 28
Сметая осколки в совок
'Уходя — уходи!
0б утраченном счастье не плача.
Уходя — уходи!
Все в мгновение переиначив…'
Илья Резник
Задумчиво глядя вслед умчавшемуся народу, протянула:
— Да, дети, как же с вами не скучно. В такие моменты особенно остро понимаешь, что один ребенок — дар Божий. Пойдем домой, Рус. Всем хороших каникул и успешного начала новой четверти.
Оставшиеся рядом парни традиционно слаженно заржали.
И следом вразнобой прилетело:
— Удачно съездить!
— Всего хорошего. Возвращайтесь скорее.
А мы пошли. Топали по заснеженному проспекту к дому в уютной тишине под светом праздничной иллюминации. На душе было тепло. Да, тревожно, но все же радостно. Предвкушение начинало тихонечко зудеть на кончиках пальцев и в копчике.
— Мам, ты за меня не волнуйся, — вдруг начал Рус.
— Конечно. Я оставляю тебя на два месяца с уставшей, задолбавшейся женщиной и отцом, который не в себе. Ты сейчас переживаешь серьезный стресс, а поддержку оказать тебе некому. С чего бы мне волноваться, правда?
Сарказм с нами.
— Ну, ты же будешь звонить? И на всякий случай есть тетя Нина? Мне у них понравилось.
Обалдеть. Конечно, я ему и звонить, и писать буду, но Нинон почему-то уже жалко.
— Нинок столько счастья не унесет, боюсь, — представляю, что мне потом скажет подружка, но Руса, естественно, не выгонит.
— Я тут это, — сын замялся.
Пресвятые Просветители, опять Лада?
— Радость моя, я тебя поддерживаю, но хотелось бы знать — в чем именно.
— Да пока непонятно. Мы, когда с тобой ездили поздравлять всех, я у Леры к бабке зашел. Ты же помнишь, она еще года три назад помирать собралась, но все никак.