«МС»: Погоди, хорошее же у нас тоже было.
«Нинон»: Ага, от него хорошее одно — сына тебе подарил. Все. Не беси меня, Ритка. Будет тебе адвокат. Самого-самого добуду. Пиши желаемые тебе условия развода. И про ребенка указать не забудь.
«МС»: Договорились. Жди письмо.
«Нинон»: Зажги там по-взрослому, дорогая! Я в тебя верю.
И Нинок умотала строить детей, мужа и подвернувшихся под горячую руку родственников. Пока матушка ее занята.
Глава 32
Нежность, тревога и решительность
'Ужели никогда на друга друг не взглянет?
Иль вечной темнотой покрыты дни мои?
Ужели никогда нас утро не застанет
В объятиях любви?'
А. С. Пушкин
В целом моя командировка вышла в этом году такая же неспешная, загадочная, яркая и неожиданная, как и край, где я ее провожу.
Да, северо-восточный Китай в зимнюю пору — живописное местечко. Весьма.
Лиловые пронзительно-тихие сумерки над заснеженными озерами. Искрящийся на солнце белый снег, ненадолго укрывший города, мосты, реки.
Изящные пагоды и многочисленные деревья будто спят под затянувшим их узорчатым полупрозрачным кружевом утром после бурана.
Яркие световые ночные шоу, по красочности, соперничающие с крытыми оранжереями, где вне зависимости от времени года, глаза разбегаются от невероятного цветочного великолепия.
Здесь ароматы специй и жареного мяса витают в воздухе и соблазняют тебя бесконечно лопать, стоит лишь неосторожно выйти на улицу голодным.
Время, пролетающее стрелой среди бурных дебатов на лекциях или семинарах и застывающее янтарным сахарным драконом, когда он обнимает меня со спины в заснеженном парке и, склонившись, шепчет на ушко:
— Посмотри, какой смешной куст. Ведь вылитый ректор, такое же желчное выражение лица.
И нельзя не признать, что да, этот шедевр садово-паркового искусства под снегом невероятно напоминает незабвенного и бессменного Германа Сослановича, во время его традиционного ежегодного выступления. Чаще всего речь идет о важности семейных ценностей, недопустимости адюльтеров и прочей «человеческой мерзости» в стенах нашего именитого ВУЗа.
Эх, если история о нас с Владом выплывет на кафедре, то достигнет ушей ректора она так быстро, что я даже мявкнуть не успею. И карьера моя закончится столь же стремительно. И с таким же результатом.
С точки зрения контингента нашего серпентария от науки «кому за семьдесят», я редкостная тварь.
А как же?
Ведь будучи молодой «никто и звать никак» (всем плевать, что я уже кандидатскую к тому времени защитила и пять лет, как преподавала) окольцевала умудренного опытом приличного мужчину, воспользовалась его добротой, а потом вдруг закрутила роман с молодым и перспективным.
Ну и кто я после этого? Тварь же!
Все эти замшелые поборники морали будут громко и цветасто поносить меня не только в кулуарах, но и в научное сообщество после отмашки ректора вылезут же. Так что с наукой придется завязать.
Мне.
Влад не должен пострадать от этой чепухи совершенно точно. У него вся жизнь впереди, столько открытий, прорывов, премий и признания, что с моей стороны просто невероятное свинство перечеркнуть его блестящее будущее, будучи не в состоянии дать ему взамен ничего. А особенно ребенка.
Сейчас, в тиши заснеженного Китая я как безумная собираю, запечатлеваю, накапливаю воспоминания и моменты абсолютного невиданного счастья, ибо ничего похожего в моей жизни не было и рядом. За исключением того раза, когда Рус впервые назвал меня мамой осознанно, а не чтобы подраконить отца и Леру.
Я хочу удержать в памяти и сохранить в своем сердце, которое, оказывается, совсем не ледяное, весь восторг и мурашки, что клубятся во мне и расползаются по спине и рукам от одного его взгляда. От поданной утром чашки кофе, от поцелуя в висок в конце тяжелого дня, от горячих рук, что разминают мои сведенные к вечеру после долгих прогулок мышцы ног. От того, как, подхватив меня на руки, Влад со смехом кружит нас посреди одного из заснеженных парков, а в мой хохочущий рот попадают ленивые снежинки и иногда льдинки, срывающиеся с ресниц.
В нашем местечковом болоте друзья в Китае есть не только у меня, так что новости скоро там забулькают, если не уже. Обиженных на меня и Влада в родном Универе тоже достаточно. И обделенные зав.кафом в этом году вполне могут объединиться и радостно начать меня топить. Особенно если Саша между своими лекциями высказывается обо мне так, как перепало выслушать моей матушке.
В какой-то момент я понимаю: в наших теплых, доверительных, нежных и очень целомудренных буднях, полных смеха и разных глупостей, появилась тревожно дрожащая нота. Как струна перетянутая звенит вдалеке.
Беспокойно. Настораживающе.
Я же взрослая женщина. Много чего повидала. Я же ждала подвох?
Вероятно, это он.
И вот в пятницу мы ужинали в маленьком ресторанчике сугубо китайской кухни с видом на реку. День у обоих был сложный, крови дорогие студенты из нас попили прилично. Завтра еще один такой же ожидался, а следом — единственный выходной. С понедельника вся эта песня затянется по новой. И да, впереди еще три такие недели.
Вокруг витал аромат сандала. На душе теплело с каждым вздохом.
Я смотрела не по сторонам, как обычно, а на профиль жующего Влада. Он и так-то прекрасен, а когда весь этот идеальный вид чуть приглушен дневной усталостью и разбавлен вкраплениями реальности — потрясающий, бесподобный, просто обалденный. Вот же повезет какой-то чудесной, доброй, милой, тихой и хорошо воспитанной девочке без проблем со здоровьем, психикой и без сложных родственников.
Я вынырнула из своих таких правильных и таких болезненных мыслей, когда горячие пальцы начали стирать со щек слезы. Влад уже, оказывается, пересел ко мне на диванчик и держал в ладонях мое лицо. А по нему, в лучших Ритиных традициях, беззвучно и неостановимо, текли слезы.
В синих глазах отражалось столько тревоги и нежности, что я, реально, заплакала сильнее. От боли и восхищения одновременно.
— Тише, милая, тише. Все образуется. Все будет хорошо, — его шепот должен был успокаивать и утешать, но не сейчас. Рыдала я от всего сердца.
Он такой… такой…
А я дура. Идиотка. Правильно Нинка меня ругает и пинает.
Так я и помру без оргазма с мужчиной.
Все эти недели Влад купал меня в океане тактильных ощущений. Обнимал, нежил, гладил. Регулярно делал массаж, носил на руках, целовал в висок, макушку, в лоб, в щеку. Мы перемещались в пространстве исключительно «за» или «под» ручку.
Но и все.
Страстных настоящих глубоких поцелуев у нас было четыре.
Первый, ошеломительный — в кафе аэропорта при отлете.
Спонтанный, спровоцированный и злой — после ужина третьего дня по прибытии, при обсуждении экскурсий.
Полный моего упоения и нежности — в парке Няньху, когда я была в диком восторге от тамошнего снежного и светового шоу и набросилась на ничего не подозревающего Влада с восхищением, умилением и поцелуями.
Ну и когда он переставлял меня со сноуборда на лыжи. Снежный поцелуй, скажу я вам, был чистой манипуляцией, потому как я после него ничего не соображала и на все была согласна. Очнулась, кстати, уже стоя на лыжах у начала учебного склона с палками в руках и паникой во всем остальном.
Если уж я решила разводиться окончательно и бесповоротно, но столь же бесповоротно я постановила спасти Влада от любых неприятностей из-за порочащей его связи с ужасно неблагонадежной мной, то на хрен все предварительные долгие многоступенчатые планы.
У меня есть рядом с ним только эти дни здесь.
И я не прощу себя никогда, если у меня с ним так ничего и не будет.
Хоть пару гештальтов, может, закрою.
Глава 33
Ужасы нашего городка
'Где ж ты, моя пятница? Прошляпил в ночи…
Но я умею пятиться — тупик научил —