В конце концов младшие сотрудники с готовностью включились в работу, взяв на себя более обременительные обязанности. Все, что Джулиан по-прежнему хотел делать, он мог делать и из Лос-Анджелеса, иногда наведываясь на восток. Бен почти полностью переключился на летние спектакли в Стоунеме (после первого лета он пытался назвать это все «Стоунемским Супом», но никто не поддался, все всегда говорили просто «Стоунем»).
Поначалу Флора не знала, как отнестись к этому повороту руля, к тому, что ее заклятый враг вышел из игры. Она же ненавидела «Хорошую компанию» (и любила – она любила «Хорошую компанию», как неуправляемого обожаемого ребенка, который не любит тебя в ответ), без нее раздражение Флоры уходило в свободный полет. И кто они без «Хорошей компании» – раздражитель и связующее вещество? Кем они будут?
Чем меньше времени уходило на «Хорошую компанию», тем больше его можно было уделить прослушиваниям, а это означало, что у Джулиана образовалось больше работы, и когда ему пришел вызов на новый сериал, который собирались снимать в Лос-Анджелесе, ничего сложного они в этом не увидели. Вызовом обычно все и ограничивалось, шансы получить роль были так невелики. Но потом пришел второй вызов, потом еще один, а потом ему позвонил агент и сказал, что продюсеры хотят, чтобы он прилетел в Лос-Анджелес на пробы, проверить, как сработается с потенциальным партнером.
– Наверное, самое время сказать им, что мы не хотим переезжать, – сказал Джулиан Флоре, когда Руби уснула.
Они сидели в комнате, которую называли «большой». Гостиная три с половиной на четыре метра, которая была и кухней, и столовой, и библиотекой, и спортзалом, и чем угодно, кроме спальни. Работа в театре – очень кстати, когда живешь в крошечной квартирке. Лара, их художник-постановщик, знала нескольких плотников, которые всегда искали подработку. В квартире у всего было двойное назначение. Раскладной кофейный столик превращался в обеденный или письменный стол. Подъемная кровать Руби откидывалась к стене, чтобы освободить место для игр. Кухонная столешница была на петлях, и ее можно было поднять к стене, чтобы все могли усесться за стол. Изобретательно, но Флоре казалось, что она все время на сцене, так и ждешь ребят в черном, с наушником в ухе, которые забегут и утащат цветы с обеденного стола, превратив его в скамейку в парке.
Стояла теплая весенняя ночь, оба окна в гостиной были открыты, и Флора слышала уличный шум. Проезжающие машины, нетерпеливое блеяние сигнала, смех посетителей, вышедших из ресторана в конце квартала. Она чувствовала запах жарящегося мяса, кто-то разжег гриль в предвкушении лета. Флора вспомнила, как они принесли сюда Руби в люльке-корзинке. Как до рождения Руби ей казалось, что дом не дает ей выносить ребенка.
– Может быть, если мы переедем, – сказала она Джулиану как-то ночью, когда не могла уснуть, не могла перестать плакать. – Иногда мне кажется, мое тело знает, что здесь нет места для ребенка. Может быть, если у нас будет больше места…
Она понимала, что говорит глупости, но Джулиан был так заботлив, так хотел помочь ей вернуть душевное равновесие, что договорился с риелтором на выходных посмотреть несколько квартир с двумя спальнями. Просто смешно, сколько у них в районе стоило «больше места».
– Может быть, поищем в Бруклине? – спросила Флора риелтора.
– Если хотите, – равнодушно ответила риелтор. Она оценила их в ту же секунду, как увидела реакцию на цены. – И вы, и все на Манхэттене. Просто безумие.