— Это ужасно, — поддержала я его.
— Женщины Атланты жесткие, — поделился он, привалившись к багажнику. Потом он посмотрел на меня и усмехнулся.
— Нет, я не жёсткая, — ответила я на непроизнесенный вопрос. — Не позволяй этому комбинезону одурачить тебя.
Он покачал головой, — Что, во имя Господа, могла натворить малышка вроде тебя, чтобы оказаться в колонии?
Я напряглась. Его поведение. То, как он разговаривал со мной. Как будто знал меня много лет. И он использовал слово малышка как ласковое обращение. Знаю, что не вообразила это. Так и было.
Я открыла рот, чтобы ответить, и тут же вздрогнула от звука собственного имени.
— Кейденс Миллер! — заорала офицер Клементс.
— Дерьмо, — пробормотала я и обернулась.
Она шла прямо ко мне, её огромное тело переваливалось из стороны в сторону, и я тут же представила, как она достает свою полицейскую дубинку и забивает меня до смерти на обочине дороги.
— Возвращайся к работе! Что это, по-твоему? Социальный час?
Затем она повернулась к парню. — Простите, сэр. Эти девчонки не должны никого беспокоить, — заявила она. И снова слова в мой адрес: — Должно быть, кто-то не проголодался
Я пришла в бешенство от возмущения. Они же не могут не покормить меня, не так ли?
— Это моя вина, — заступился парень. — Я первым заговорил с ней. Она сказала, что ей не позволено говорить со мной, но я надавил на неё. Это полностью моя вина.
Офицер Клементс поджала губы. Не думаю, что она ему поверила, но всё же кивнула.
— Сегодня будешь отмывать туалеты в суде, — раздраженно бросила она.
Ну, разумеется, я буду мыть туалеты в здании суда. Я всегда их мыла.
«Полночь в Совершенном Мире» отвернулся. Думаю, ему было за меня стыдно. А я была раздавлена и разгневана, и выбрала не то время, чтобы закатить глаза.
— Ты что это, глаза тут мне закатываешь? — надавила она на меня.
— Просто подумала кое о чем, — ответила я.
— Ты думала о неверных решениях, принятых тобой, что привели тебя в колонию? — спросила офицер Клементс.
Я покачала головой и быстро придумала ответ, — Я думала о цитате из Библии...
— Пытаешься умничать? — спросила офицер.
— Нет, мэм, — ответила я, ощетинившись. — Я действительно думала о цитате из Библии. — Абсолютная ложь.
— О какой же?
Я глубоко вздохнула и перебрала в уме все цитаты из Библии, что помнила. Должна признать, я заржавела. Обычно я могла бы выплюнуть их за пару секунд – всегда какие-нибудь слова мудрости и поддержки. Они прочно укоренились во мне: я банальный пример девчонки, которая выросла в церкви, которая каждые летние каникулы до шестого класса ездила в воскресную школу, которая вступила в молодёжную группу в старшей школе и пела сольные партии по утрам в воскресенье.
— Ну и? —давила офицер Клементс.
Я запаниковала. — Господь, мой Господь, почему ты покинул меня? — Из всех библейских цитат, что хранятся в моей голове, мне на ум пришла именно эта?
Офицер Клементс злобно ухмыльнулась. Она наклонилась ко мне, её толстое, блестящее лицо застыло всего в паре миллиметрах от моего. Она зашептала так, чтобы парень не услышал. — Потому что ты испорченная. Вот почему…
Я посмотрела на парня. Он слышал, и на его лице я заметила беспомощность.
— Полагаю, женщины Атланты жёсткие, — произнесла я и вернулась к группе девушек, которые собрались у двери в автобус. Пора ехать на обед. Я даже не была голодна. Если офицер Клементс и впрямь решила оставить меня без еды, мне всё равно. Я была слишком унижена и подавлена.
Я осознала, что конец моего заключения не подразумевал, что в моей жизни произойдет поворотный момент, и все станет лучше. Для меня не было никакого «света в конце туннеля». Следующей стадией будет школа, и даже если у меня не было большого желания оставаться запертой в колонии, я не стану возражать против сбора мусора на обочине дороги до конца своей жизни, лишь бы избежать Крествью Хай. Но я стояла здесь, бежать мне было некуда, поэтому я зашла в автобус с остальными девушками.
Глава 2
Тяжелое начало
Правила выживания в школе:
1. Не плакать ни при каких обстоятельствах.
2. Никого не атаковать физически (даже если это вполне заслуженно).
3. Улыбаться и вести себя, словно ничего не происходит.
4. Пытаться источать христианские добродетели вроде терпения, любви и всепрощения.
5. Когда всё остальное провалится, использовать сарказм как защитный механизм.
Я стояла на автобусной остановке в двух шагах от своего пятнадцатилетнего брата, играла со своими потными пальцами и практиковала те дыхательные техники, которые должны успокаивать нервы. Я не могла вынести этого ожидания. Взгляды. Смешки. Грубые замечания. Всё это приближалось, и я ничего не могла с этим поделать. Думала ли я, что вся школа выйдет, чтобы добраться до меня? Пожалуйста. Я не настолько эгоцентрична. Но я знала, кто эти придурки. И знала, что они ждут меня.
— Знаешь, мы могли бы ездить в школу на тачке, если бы ты не облажалась, — пожаловался Оливер. — Автобусы отстой.
Я пожала плечами и закатила глаза. Передвижение наименьшая из моих забот. Я скоро попаду в Центр Издевательств, и пыталась психически к этому подготовиться. Я не жестокая от природы, и уж точно не толстокожая, но знала, если у меня будет шанс выжить, то мне придётся притворяться. Я мысленно повторяла свои правила выживания, запечатлевая их в памяти.
— Когда, по-твоему, мама с папой снова разрешат тебе водить? — спросил Оливер, пнув сосновую шишку.
— Не знаю. Я думала, что они, по меньшей мере, позволят мне возить нас в школу, — ответила я.
Всего лишь одно из многих наказаний за то, что оказалась в колонии. Папа забрал мою машину и сказал, что я не получу её обратно в течение следующих нескольких месяцев. Еще он сказал, что мне придётся устроиться на работу. Я была не против подработки на неполный рабочий день, и мне хотелось начать незамедлительно. Чем больше я буду на работе, тем меньше буду проводить времени дома.
Автобус подъехал точно по расписанию, и двери с громким скрипом распахнулись. Этот звук был мне знаком, я привыкла к нему за последние десять месяцев. Я затаила дыхание и последовала за братом вверх по ступенькам, и кивнула водителю до того, как отправилась на поиски свободного места. Автобус оказался заполнен. Наша остановка последняя на школьном маршруте, и я осознала, что мне придется сидеть вместе с кем-то на сидении.
Я с опаской шла по проходу, замечая выражения на лицах сидящих, которые ясно и без слов говорили, что мне не дозволено сидеть с ними рядом. Ладно. Очевидно, все в автобусе относятся к группе придурков. Я сделала мысленные заметки.
Я стояла в середине автобуса, когда водитель проорал, — Сядь!
Я быстро скользнула на скамью, занятую девушкой, которая фыркнула и отодвинулась к окну.
— Вероятно, это хорошая идея, — сказала я ей. — Плохие решения имеют тенденцию быть заразными.
— Плевать, — огрызнулась она. — Не разговаривай со мной.
— Идёт, — ответила я, прижав сумку поближе к груди, и оставшуюся часть поездки пялилась на свои ноги.
***
— Мило.
Я вытащила из шкафчика оранжевый комбинезон и приподняла его, разворачивая. Тот, кто подложил мне костюм, использовал трафарет, чтобы нарисовать баллончиком идентификационный тюремный номер спереди в левом верхнем углу. Они даже правильно подобрали мой размер, поняла я, примерив его по длине к рукам и ногам. Мысленно, я похвалила их за усилия, что они вложили в мою «добро пожаловать в школу» форму. Мне не хотелось их разочаровывать, поэтому я бросила свои книги на пол с громким глухим стуком и влезла в этот прикид.
Ощущения оказались странно знакомыми и ни капельки не пугающими. Я будто снова стала ребенком, выросшим и выставляющим напоказ ползунки, что кричали «Преступница!» Несколько учеников задержались в коридоре и наблюдали за мной с неуверенным восхищением. Я наклонилась, чтобы поднять свои книги и направилась на математику, свой первый на сегодня урок.
Запоздавший звонок прозвенел лишь, когда я зашла в класс, и все глаза переметнулись с учителя к дверному проёму, где стояла я, высматривая свободное место. Осталось два. Оба спереди. Я вздохнула и пошла к первому месту, впереди, в центре, и впервые с тех пор, как надела костюм, почувствовала, как жар крадётся вверх по моей шее. Не стоило его надевать. Ясное дело.