— Ты продолжишь приходить на дополнительные занятия? — спросил он.
— Да вы издеваетесь? Я буду на них хоть каждый день, начиная с сегодня и заканчивая выпускным, если это будет означать, что я смогу водить.
В этот раз мистер Коннели рассмеялся. Мне понравилось, что я заставила его смеяться. Было приятно. Я ощутила власть.
— Но я правда хочу, чтобы ты понимала то, что я преподаю, Кейденс, — сказал мистер Коннели. — Ты внимательно слушаешь в классе?
Нет.
— Разумеется, — ответила я.
Мистер Коннели ухмыльнулся и кивнул.
— Могу я задать вам вопрос? — спросила я.
— Спрашивай, что хочешь.
— Что делают учителя по выходным?
— Пьют. Много. Начиная с пятницы и до утра воскресенья.
Я склонила голову набок и приподняла брови.
— О, ты конкретно обо мне? — спросил он.
Я кивнула.
— Много всего. Иногда хожу на концерты или проверяю новые рестораны. Оцениваю тесты. Читаю. Зависаю с друзьями в местных барах. Разгадываю кроссворд в Нью Йорк Таймс…
— Нет, не делаете вы этого, — перебила его я.
Мистер Коннели выглядел позабавленным.
— Считаешь, я недостаточно умен, чтобы разгадать кроссворд в Нью Йорк Таймс?
Я пожала плечами.
— Думаю, вы достаточно умны. Вы кажетесь очень модным, — какая произвольная глупость, ещё и сказанная вслух.
Мистер Коннели усмехнулся.
— Спасибо?
— Не за что.
Мне не терпелось получить приказ, чтобы я могла уйти. Мне было неуютно стоять рядом с ним. Он был слишком крутым для меня, и я не хотела больше ничего узнавать о его крутой жизни. Не знаю, почему вообще задала ему такой вопрос, и понятия не имела, почему он рассказал мне. Ему бы стоило сказать, — Это не твоё дело, Кейденс. — На что я бы ответила, — Почему вы трогали меня в тот день?
— Кофе и латте, — прокричал бариста.
— Это мне, — сказала я, облегчение было очевидно в моём голосе.
— Зависимость от кофеина? — спросил мистер Коннели.
Я посмотрела на напитки, — О, нет. Один для папы.
Он кивнул, — Что ж, приятного дня, Кейденс.
— И вам тоже, — и я позволила своим глазам лишь на миг задержаться на его лице. Он выжидающе смотрел на меня.
— Спроси его! — кричал мой разум. — Просто сделай это, пока не струсила!
Но я не смогла и вместо этого поспешила к выходу из кофейни.
***
Мой отец. Мне было не дозволено ненавидеть его, потому что я вполне уверена, это был грех. К тому же, почитание родителей было единственной заповедью, которая шла вместе с обещанием: повинуйся им (что, как я понимаю, включало любовь к ним) и ты проживешь долгую жизнь. Мне хотелось прожить долгую жизнь, поэтому мне приходилось следовать этому правилу.
Но папа не облегчал мне задачу. На самом деле, это не правда. Он облегчал большую часть моей жизни до того, как я очутилась за решеткой. Не могу винить его за злость на меня, но я могла бы пожаловаться, что спустя месяцы, когда я показывала ему, как изменилась, я всё ещё не могла сделать многого, например, поехать на заправку, чтоб заполнить бак, без того, чтобы позвонить ему.
Не знаю, почему я так хотела его прощения, больше, чем чьего-либо ещё. Может потому, что он всегда смотрел на меня немного иначе, чем на Оливера. Я была типичной перворожденной: зрелой, неизменно послушной. Я никогда не задавала родителям вопросы. Я делала, что говорили. Я стала ответственной в юном возрасте и повзрослела быстрее, чем мои сверстники. Мои достоинства заслужили мне уважение.
Теперь же отец смотрел на меня иначе. Я не была хорошим подростком. Я была просто подростком. Думаю, для него это стало скорее разочарованием, чем ещё чем-то. Ему не хотелось иметь обыкновенную дочь. Ему хотелось необыкновенную. А я такой не была. Я была несовершенна, с не до конца развитым сознанием, обычным подростком, совершающим ошибки. Полагаю, теперь папа перенаправил свою энергию на Оливера в попытке переплавить его в то, чем я быть не смогу: идеальным супер подростком.
Я завезла папе его кофе и задержалась ненадолго в его офисе. Он был бухгалтером, его мир был наполнен числами. Внезапно меня осенило, что папа вполне мог бы предложить мне помощь с матанализом. Он был математическим гением. Так почему же он не предложил? Не то, чтобы я жаловалась. Дополнительные занятия были причиной трех дней в неделю на машине. Но почему он не спросил, не нужна ли мне его помощь?
— Не трогай это, Кейденс, — услышала я позади. Я замерла, палец завис над иголкой кактуса.
— Почему?
Папа сел за свой стол:
— Во-первых, потому что я так сказал. А во-вторых, потому что ты поранишься.
— Я не собиралась пронзать им свой палец, — ответила я, усмехаясь.
Это был огромный шип – около трех дюймов длиной – и я просто хотела увидеть, насколько колючий кончик. У меня не было в планах калечиться, но на мгновение я вообразила себя Спящей Красавицей, готовой коснуться спицы веретена, моя отчаянная надежда заснуть глубоким сном и испариться из реальности.
— Ты домой собираешься? — спросил папа.
— Пытаешься от меня избавиться? — легко ответила я.
— Я занят, Кейденс.
— Знаю.
Боже, я и впрямь не нравилась ему сейчас. Что ж, подумала я, сейчас такой же подходящий момент, как и любой другой.
— Почему я хожу на дополнительные занятия, если ты и сам мог бы помочь мне с математикой?
Папа прочистил горло.
— Что?
— Ты весь день работаешь с цифрами, — продолжила я. — Почему ты не предложил мне помощь?
Папа выглядел раздраженным и неловко поерзал на стуле.
— Ты не просила.
Довольно справедливо. Но мне хотелось произнести слова, пока у меня хватало на это смелости.
Д, я рисковала домашним арестом или ещё каким-нибудь наказанием за неуважение, но мне было всё равно. Думаю, это всё кофеин в моём латте. Он сделал меня смелой.
— Можешь быть честным, пап, — произнесла я. — На самом деле ты просто не хочешь проводить со мной время.
Папа выглядел ошеломленным. Я повернулась к кактусу ещё раз. Коснулась иглы перед тем, как выйти из офиса. Он ничего не сказал, а я не заснула, как надеялась.
***
— Я хочу начать навещать Фанни Бёркен, — сказала я за ужином на следующей неделе.
— Кого?
— Леди, чей дом я мыла в ту субботу, когда была на общественном проекте, организованном Эвери, — объяснила я.
Мама кивнула.
— Зачем? — спросил Оливер.
— Потому что она старая и одинокая, компания ей не повредит, — ответила я.
Папа сидел тихо, размышлял. Он странно вел себя со мной с моего визита в его офис. Не знаю, может то, что я сказала, ранило его чувства или же заставило его встретиться с правдой лицом к лицу. Я почувствовала себя гораздо лучше после того, как сказала всё вслух, и это не задело меня так, как я ожидала. Я подумала, что просто стану очередной девчонкой с трудностями с отцом, и я нормально к этому относилась. Думаю, часть меня устала пытаться доказать, что я хорошая, поэтому я остановилась. Но я убедилась, что перехожу эту грань осторожно. Не стану чересчур грубой или неуважительной. Не могу рисковать своей тачкой. Но я решила, что просто не стану больше делиться с ними своей жизнью.
— Думаю, ты можешь навещать её, если она хочет, — наконец сказал папа.
Вот так, с папиного благословения, я стала навещать Фанни Бёркен. Знаю, звучит странно. Откуда у семнадцатилетней желание проводить время со старушкой? По правде говоря, у меня было не особенно-то много других вариантов, включающих друзей, но также мне хотелось проведать её и её лампы. И если уж начистоту, мне хотелось с кем-то поговорить. Я быстро поняла, что в ней нет ничего старушечьего. Она была резкой, остроумной и отважной.
И конкретно в этот понедельник я решила выговориться.
— Фанни, я бывшая заключенная, — начала я.
— Это фантастично! — воскликнула она. — Я тоже.
— Что, простите?
— У меня была проблема с магазинной кражей, когда мне было около тридцати, — объяснила она.
— Да вы шутите?
— Вовсе нет. Я всё тащила. Сигареты. Журналы. Подгузники. Жвачку.
— Подгузники?
— Всё это было одной сплошной ошибкой. Я была одинока и зла на своего муж.
— Так вы отправились в тюрьму? — спросила я.
— Ну, нет. Я могла бы, но вместо этого мне достались общественные работы. Кто станет засовывать милую, симпатичную штучку вроде меня в ужасную старую тюрьму? — спросила она, а потом добавила, — Сосунки.