— О, да. Точно.
Дилан усмехнулся.
— Винил проигрывается извне внутрь. Если ты хочешь слушать песни по порядку плейлиста.
— Что?
— Ты увидишь, как ручка движется прямо к центру, когда играет пластинка, — объяснил он. — Диски проигрываются наоборот.
— Оо, — перед тем, как заиграл первый трек, я услышала шум и треск
— Может, хочешь послушать что-то конкретное? — спросил он.
— Ну, я уже слушала весь диск, — ответила я.
— Какая песня тебе понравилась больше всего?
— Ммм, мне действительно нравится Штиль/Долгий штиль, — ответила я. Я чувствовала себя глупо, произнося это название вслух. Я не думала, что это должно быть у меня во рту.
— Сейчас будет Штиль/Долгий штиль, — ответил Дилан и остановил проигрыватель. Я наблюдала, как он ожидает, когда пластинка полностью остановится, перед тем, как приподнял ручку с винила. Он перевернул пластинку, снова запустил проигрыватель и расположил иглу на второй полосе с внешней стороны. Снова треск и шум, а потом началась песня.
Какое-то время мы слушали в тишине, и я изо всех сил пыталась услышать неуловимые различия с виниловой версией, но должна признать, единственное различие, что я уловила, это периодические шипящие звуки, наложенные на музыку.
— Я не понимаю, — призналась я. — Для меня звучит как-то грязно.
— Ты убиваешь меня, Кейденс, — произнес Дилан, — Это музыка в чистейшей форме.
Я робко улыбнулась.
— У ди-джеев есть полосы? Я имею в виду, как они включают все эти различные инструменты?
— Иисус. Христос.
— Что? — спросила я с негодованием. — Откуда мне, блин, знать?
— Ди-джеи используют сэмплы.
— Ладно?
Дилан покачалголовой.
— На сэмпле может быть что угодно. Запись из выпуска новостей. Запись песни, речи, фильма. Звуковые эффекты. На самом деле, что угодно. И ди-джей смешивает их все вместе, чтобы создать связную песню — новый сэмпл из разных сортов.
— Но на самом деле ничего нового они не создают, — заспорила я.
Дилан вздохнул и остановил проигрыватель.
— Да ты издеваешься надо мной? — спросил он. — Тогда так можно сказать про каждого музыканта. Никто не придумал нот на пианино или звуков гитары. Но каждый музыкант манипулирует этими нотами, чтобы создать что-то свежее и новое. Что-то оригинальное. С сэмплингом та же история.
— Ладно, я поняла, о чём ты говоришь.
Дилан вновь включил граммофон.
— Почему тебе нравится эта песня? В смысле, выбор и впрямь хорош. Просто любопытно.
Я почесала голову и пожала плечами, глядя на противоположную стену. Не уверена, что хочу рассказывать ему. Он может подумать, что я изо всех сил стараюсь показаться глубокой и сложной. Но правда была в том, что эта песня понравилась мне в ту же секунду, как я услышала её, ведь она была мной, прямо на грани добродетели, на грани выбора — в пространстве между движением вперёд к чему-то жизнеутверждающему и падением в бездну. Я выбрала пропасть. Однажды. Лишь один раз. И теперь всё изменилось, а я не могу вынести тьмы.
— Кейденс?
Я продолжала смотреть, думая о том мгновении, когда согласилась вдохнуть кокаин впервые. Единственный раз. И лишь одну дорожку. Он обжёг мне нос, но потом я ощутила сверкающее потрескивание, очень похожее на шум винила. После того, как я вдохнула белую дорожку, я встала, а моё тело поднималось всё выше и выше. Я помню, как подняла руки, убеждённая, что ангелы держат мои руки и тянут меня. Я летела и растягивалась в одно и то же время.
— Кейденс? Ты в порядке?
Я резко перевела взгляд на Дилана.
— Спасибо, что дал послушать. Мне пора идти.
— Погоди. Дайка мне вернуть тебе твою пластинку.
— Что?
— Марк купил её для тебя, — произнес Дилан, осторожно убирая винил в футляр.
— Что? Я думала, он просто отложил её, — ответила я, взяв пластинку. Что мне вообще с ней делать? У меня не было проигрывателя.
— Нет, он купил её.
Я была польщена и зла. Мистер Коннели не должен был покупать мне пластинку! Это смущало, и я могла лишь представить, что об этом думал Дилан. Я бросила быстрый взгляд на его лицо и, кажется, уловила лёгкую ухмылку.
— Что смешного? — потребовала я ответа.
— О чём ты говоришь? — ответил он. А потом тихо добавил. — Эй, никто не осуждает.
— Я не могу ее взять, — ответила я, пихая альбом ему в руки.
Он оттолкнул его ко мне. — Заплачено. Разбирайся со своим учителем математики.
Я фыркнула и развернулась на каблуках. Я разберусь со своим учителем. Уж поверь, разберусь.
Глава 10
Второе прикосновение
— Что вы делаете? — прошипела я в лицо мистеру Коннели.
Я приехала в школу пораньше и пошла прямо в кабинет 212. Я даже стучать не стала. Я просто вломилась и налетела на него.
— Что ты имеешь в виду? — он бросил карандаш на стол и поднял на меня взгляд.
— Та пластинка! Вы купили мне пластинку!
— И что тут такого? Ты сказала, тебе понравился Dj Shadow.
— Вы это спланировали! — сказала я. — Эта пластинка ждала меня!
— Ну да, я позвонил Дилану, чтобы отложить её для тебя. Я в замешательстве. Почему ты расстроена? — спросил мистер Коннели.
Я была в ярости. Он прекрасно знал, почему я была расстроена. Я была вполне довольна своими тайными чувствами к своему учителю, и знала, что это ни к чему не приведёт. Но фантазировать о неприемлемых отношениях – это одно. Но добиваться осуществления своих фантазий – совершенно иное. А он добивался меня. У меня ушла вечность на то, чтобы мой семнадцатилетний разум, наконец, осознал это! Это началось в первый день школы. Носовой платок. Этот гребаный носовой платок!
Я. Была. Напугана.
— Хватит играть со мной! — завопила я.
— Говори тише, — потребовал мистер Коннели, а потом подошёл к двери и закрыл её. Он повернулся ко мне лицом. — Никто не играет с тобой, Кейденс. Я позвонил в магазин и попросил Дилана отложить этот альбом для тебя.
— Почему вы купили его мне?
— Потому что знал, что он тебе понравится.
— Почему вы купили мне альбом, мистер Коннели?
— Потому что… потому что у всех должна быть хотя бы одна пластинка.
— У меня и граммофона то нет! — прокричала я в ярости. — Почему вы купили мне этот альбом?
Мистер Коннели вздохнул и почесал затылок. У него не было выбора, и он это знал. А когда у тебя нет выбора, становится проще делать то, что хочется. Он целенаправленно подошёл прямо ко мне, пока не оказался в миллиметре от моего лица. Он навис надо мной, а мне было страшно поднять на него глаза. Поэтому я смотрела на его грудь.
Он склонился и прошептал мне на ухо. — Потому что мне хотелось сделать для тебя что-то хорошее. Тебе нужно, чтобы хоть кто-то делал для тебя что-то хорошее, чёрт возьми. Ты ходишь по школе, словно кто-то убил твою собаку. Ты самая печальная девушка из всего, что я когда-либо видел, Кейденс. Самая одинокая. И если есть хоть малейший шанс заставить тебя улыбнуться, я им воспользуюсь.
Мне хотелось кричать из-за невозможности прикоснуться к нему. Я боялась, что кто-нибудь войдёт.
— Вы делаете что-то доброе для всех своих учениц? — спросила я.
— Нет.
— Почему я?
Короткая пауза.
— Потому что ты нравишься мне, Кейденс. Ты мне очень нравишься.
— Но у меня нет граммофона, — ответила я. Самый абсурдный ответ.
Мистер Коннели обхватил мое лицо руками, заставляя посмотреть на него. Его прикосновения были такими нежными, они напомнили мне о том разе, когда он очищал от муки моё лицо и руки. Я подумала, что он мог заставить, кого угодно делать что угодно этими руками. Они были волшебными.
— Тебе не нужен граммофон, чтобы нравиться мне, Кейденс.
Я засмеялась.
— Но знаешь, что?
— Хмм?
— У меня есть граммофон. И завтра я не веду дополнительные занятия.
— Снова?
— Мне снова нужно к врачу, — ответил он, и я слышала улыбку в его словах.