— Кейденс, пожалуйста, отпусти.
— Не отпущу!
— Кейденс… — Марк оторвал мои руки от своей шеи.
— Не оставляй меня одну, — я задыхалась.
— Прости. Но я так не могу.
Я больше ничего не слышала. Было слишком больно. Но и уйти я тоже не могла. Знала, что не могу вести машину. Я бесконтрольно рыдала, и моей единственной мыслью было спрятаться от него, поэтому побежала в ванну и захлопнула дверь.
Сидя на полу, выплакивала свою боль и страх. Мне было страшно. Страшно быть одной. Страшно увидеть его завтра. Страшно, ведь я потеряла своего единственного настоящего друга. Словно снова повторяется август, и я собираюсь в школу, а на горизонте никого не было. Никого, с кем я могла бы чем-то поделиться. Никого, кто стал бы слушать меня. Никого, с кем можно было бы провести время. Только я, одинокая и напуганная.
Я сфокусировалась на Эвери. Может, она была моим другом. Может, я была не совсем уж и одинока. Может, за всё это время, что мы провели вместе, мы на самом деле построили настоящие отношения – не притворство, что мы изображали в начале года. Может, я могла бы позвонить ей.
Может.
Я посмотрела на время. Просидела в ванной уже полчаса. Я устала, и мне хотелось домой.
Когда открыла дверь ванной, Марк сидел на кровати.
— Ты сможешь доехать до дома?
Я кивнула.
— Я… Я понял, что ты можешь меня разрушить, — сказал Марк.
Я была в шоке.
— Что?
Он избегал моего взгляда.
— Я не прошу тебя молчать об этом. Можешь делать то, что считаешь правильным.
— Думаешь, я стану рассказывать о нас, чтобы отомстить? Считаешь меня настолько незрелой и злобной?
— Нет. Не считаю.
Мы уставились друг на друга.
— Ты понимаешь, что я поступаю так, как, по-моему, мнению, будет лучше?
Я кивнула.
— Прости, Кейденс, — мягко попросил Марк.
Я кивнула. А потом развернулась, чтобы уйти. Мои ноги двигались на автопилоте, дойдя до двери, открыла её, закрыла, дошла до машины. Повернула зажигание. Включила задний ход. Отъехала. Всё происходило на автомате, ведь чувств не было. Я оставила их на полу его ванной.
***
— Кейденс? — спросила за ужином мама.
— Да, мэм?
— Ты в порядке?
— Да, мэм.
Она бросила взгляд на папу, передав ему невысказанное послание. Она беспокоилась, но я не знала, что сказать.
— Кейденс? — спросил папа.
— Да, сэр?
— В эту пятницу ты остаешься у Эвери?
— Да, сэр.
Он кивнул.
— Чем займётесь, девочки?
— Поедем в торговый центр.
Папа усмехнулся.
— Знаю, вы, девчонки, обожаете торговый центр.
Я кивнула.
— Чем ещё? — спросила мама с воодушевлением.
— В кино пойдём, — я даже не соображала, что говорила. Просто несла чепуху.
— Тебе нужны деньги? — спросил папа.
— Нет, сэр.
— Хочешь раздавать программки в воскресенье? — предложил он.
— Да, сэр.
Молчание.
— Можно мне выйти? — попросила я. И была уверена, что родители откажут. Они всегда отказывали, если только я не просила о чем-то, связанном с Эвери. Я поняла, что стоило сказать: «Можно мне выйти и пойти к Эвери?». Я резко подняла голову, услышав мамин ответ.
— Конечно.
Мне казалось, если останусь секундой дольше, мама передумает. Я выскочила из-за стола и ушла в свою спальню. Залезла на кровать и спряталась под одеяло. Мне хотелось позвонить ему. Мне хотелось увидеть его. Знала, это потому, что мне было восемнадцать. Было бы мне тридцать, у меня бы наверняка было больше самоуважения или, хотя бы, перспектив. В конце концов, он выбросил меня из своей жизни, и мне не хотелось поддаваться отчаянию. Но это была пытка, не иметь возможности поговорить с ним. И сегодня я не стану притворяться, что это не так.
***
Следующий школьный день был самым сложным в моей жизни. Гораздо хуже первого дня. Даже хуже моего первого дня в колонии. Я слонялась по коридорам в поисках Эвери. Нигде не могла её найти и запаниковала. Позже узнала, что она подхватила грипп, и я была сама по себе.
Мат.анализ был невыносим. Я пыталась сосредоточиться. Правда, пыталась. Не то, чтобы меня волновал материал. Но мне нужно было на нём сосредоточиться, чтобы отвлечься, удержаться от истеричных рыданий. Всего пару раз бросила взгляд на мистера Коннели, но этого было достаточно, чтобы заметить круги у него под глазами. Его волосы были в беспорядке. Он криво повязал галстук и надел мятую рубашку. Он выглядел кошмарно, и я надеялась, что его вид отражал то, что творилось в его сердце.
— Мистер Коннели? У Вас похмелье? — спросил кто-то.
— Что?
— Вы совершенно потеряны.
Хорошее слово.