Я наблюдала, как мускулы на его руках напрягались каждый раз, когда он работал ключом. Я чувствовала напряжение и в его бедре – как оно напрягалось, а потом расслаблялось каждый раз, когда он затягивал болт. И моё тело отвечало ему против моей воли. Мой мозг кричал мне оставаться неподвижной все то время, пока я чувствовала, как мой вес смещается, наклоняясь все дальше, все глубже в его тело. Мне было так хорошо, когда мое бедро прижалось к его бедру, и я закрыла глаза, представляя, как это было бы по-другому, если бы наши ноги были голыми.
— Кейденс? — услышала я издалека.
Я боролась с желанием коснуться его ноги. Мне хотелось этого гораздо больше, чем чего-либо другого. И не ногой. Мне хотелось провести рукой по его бедру.
— Кейденс? — голос прозвучал ближе.
Я открыла глаза и увидела, что мистер Коннели смотрел на меня. На его лице застыло нервное выражение, словно он в точности знал, что я проигрывала в голове. Но он не осмелился сказать это вслух.
— Свет? — спросил он.
Я и не осознавала, что опустила фонарик, и снова подняла его.
— Простите, — промямлила я, и посмотрела в сторону сушилки, когда услышала, как она загудела.
— Как раз вовремя, — произнес мистер Коннели. — Всё готово.
Я молча встала и пошла достать бельё.
Мы с Фанни постелили чистые простыни на её постель, и пока я была в её комнате, она показала мне коллекцию старых любовных писем, написанных её покойным мужем, когда они ещё встречались в школе. Я никогда в жизни не видела настоящего любовного письма, вручную написанного витиеватым почерком. Я вообще не думала, что мужчины могут писать таким почерком. Это была старая школьная любовь, и я подумала, что хотела бы, чтобы кто-нибудь и мне написал любовное послание.
Команда номер 2 работала снаружи, вычищая газон. Когда мы убедились, что, наконец, выполнили все работы по дому, то направились им помочь. Практически всё было доделано, и я устала. Я подмела переднее крыльцо, а потом села рядом с Фанни, чтобы послушать её истории из детства. У неё их было немало, и они были удивительны, но в основном я слушала из-за того, что знала, что ей нужно, чтобы кто-нибудь услышал их. Я подумала, что прошло уже немало времени с тех пор, как кто-то слушал её воспоминания.
В середине её рассказов мне стало страшно, я думала о том, что не хочу быть одна в старости. Это никогда не волновало меня до сих пор, но моя жизнь двигалась именно в этом направлении. За исключением Эвери у меня не было друзей, а она за настоящего друга и не считалась. Я не была в хороших отношениях с родителями, и я не была уверена, смогу ли на них положиться. У меня не было парня.
Я осознала, что некоторые дни я провела, едва разговаривая, ведь поговорить мне было не с кем. Если я не могу поупражняться в социальных навыках сейчас, как я могу надеяться завести друзей в колледже? Как могу надеяться на свидания, влюбленность и свадьбу? Я закончу жизнь одинокой, старой и седой в своём маленьком домишке на одного, сожалея о прошлом, в котором я допустила одну вшивую ошибку в выпускном году старшей школы, которая стоила мне любви и дружбы до конца моих дней.
— Но это были совсем другие времена, — услышала я слова Фанни. — Мы были бедны, а кола была лакомством.
Я улыбнулась, силясь игнорировать свои страхи.
— Позволь мне рассказать тебе о пенни, что я заработала за прибивание мух, — продолжала Фанни, и я представляла себя мухой на стене, но не в том смысле, как это принято говорить. Я была настоящей мухой на стене, занимающейся своими летучими делами, не подозревая, что делаю последние вдохи, когда Фанни нависла надо мной, держа мухобойку наготове, готовая уничтожить меня, как будто я ничего не значу.
***
— Ты очень молчалива, Кейденс, — сказал мистер Коннели, сидя напротив меня. Я наблюдала, как он вытряхивает хлопья красного перца на свою пиццу.
Мы все встретились за обедом в Альфредо, угощение от мистера и миссис Сандерс за успешный рабочий день. Мне хотелось домой. Мне было жарко, я была липкой и грязной, но это было бы грубо. И в любом случае, машины у меня не было. Я приехала с Эвери. К тому же, часть меня хотела продлить время с мистером Коннели, хотя я и была совсем не в настроении болтать. Мне просто хотелось смотреть на него.
— Разве? — спросила я, ковыряя пиццу.
— Не поклонница пиццы? — спросил он.
— Они ничего, — ответила я, а потом убрала с пиццы пепперони и закинула его в рот. Очень неподобающе даме. Моя мать бы не одобрила.
— Ты только что сказала ничего? — спросил мистер Коннели, усмехаясь.