— Ну ладно, а что ты скажешь про центральную часть?
Горгонзола вынул из рук монаха первый лист и продемонстрировал ему второй. Центральная часть триптиха изображала распятие. Здесь Патер обошелся без подтасовок, но существенно сместил акценты относительно традиций. Принято было писать Иисуса страдающим, а под крестом изображать торжествующих негодяев в парадных экзотических доспехах. Здесь же Христос сурово взирал с высоты креста на испуганных грешников у подножия Голгофы. Грешники у Патера всегда получались очень правдоподобно. Сверху вилась лента с надписью 'Он вернется'.
— Эээ… — растерялся Бартоломео. Как ни посмотри, сын Божий выглядел достойно, пусть и не совсем канонически. Ограничений насчет отрицательных персонажей вокруг распятия традиция не предусматривала. Надпись тоже была неоспорима. Добрые католики не должны сомневаться во втором пришествии.
— Я не пойму, в чем дело, но здесь тоже что-то сильно не так, — прокомментировал Горгонзола.
— Сцена распятия всегда предполагала изображение страдания, — ответил Бартоломео, — Сын Божий страдал за людские грехи. Если исключить страдание, что остается? Умер, воскрес и обещал вернуться?
— Мечта каждого рыцаря. Им понравится.
— Мечта каждого грешника, который боится смерти и готов отказаться от загробной жизни ради того, чтобы доделать свои жалкие делишки в жизни земной.
— Хм… А ведь я бы сам не догадался, — потер переносицу Горгонзола.
— Такие, как он, проживают жизнь и не догадываются. Наверняка считают себя добрыми католиками и уверены, что попадут в рай.
Третий лист раскрывал тему второго пришествия. Из правого верхнего угла в левый нижний двигалась армия праведников, вооруженных пиками и алебардами. В строю на местах фельдфебелей виднелись ангелы, узнаваемые по крыльям и белым одеждам. Перед строем шествовали архангелы с двуручными мечами. Мечи, как и все прочее оружие и доспехи на картине, были нарисованы с реальных прототипов. Командовал армией, по-видимому, архистратиг Михаил, вооруженный огненным мечом. Рядом с ним находился, по-видимому, Гавриил, державший в руках трубу, поразительно похожую на 'Корову Унтервальда'. А вот барабанщиков в Писании не было, поэтому третьим в компании главнокомандующего оказался здоровый мужик с ландскнехттроммелем.
В левом нижнем углу толпились грешники, вооруженные чем попало, многие с огнестрельным оружием. Грешников воодушевляли смешные толстенькие черти и страшноватые черные рыцари с горящими глазами.
Ангелов Патер никогда не видел, поэтому срисовывал их по памяти с известных картин итальянских мастеров. Благостное впечатление немного портили оружие и доспехи. Зато все остальные персонажи были изображены в привычной карикатурной манере. Выглядело это так, будто черти и черные рыцари — плоть от плоти этого мира, а ангелы здесь чужие.
— Типично швейцарский взгляд на жизнь, — вздохнул Бартоломео, — 'хорошие' только в простых доспехах и с древковым оружием, а 'плохие' - либо рыцари в латах, либо аркебузиры, либо вовсе не пойми кто.
— Эт точно, — согласился Горгонзола, — швейцарцев я на своем веку повидал немало. Что делать-то с ним?
— Да ничего не делать. Главное — не давай ему самостоятельно сюжеты придумывать. Что у него хорошо получается?
— Грешники всякие, черти, ландскнехты…
— Вот их пусть и рисует. Кстати, а чем он занимается у себя в Швейцарии? Он ведь ремесленник?
— В жизни не угадаешь. Он священник.
Выйдя из мастерской, Бартоломео обеспокоился, не заразит ли этот боевой поп своим видением Писания кого-нибудь из постоянного населения монастыря. Он поговорил еще с несколькими коллегами и убедился, что его опасения не напрасны.
Швейцарцы не скрывали своего боевого прошлого. Напротив, и Патер и Бык при случае с гордостью рассказывали смешные и страшные анекдоты из военной жизни, накопившиеся за добрых сорок лет. Юные послушники и молодые монахи внимали, раскрыв рты, что не могло понравиться некоторым старшим товарищам. Несмотря на то, что кровавый водоворот жизни в Средние века не обходил стороной ни церкви и монастыри, ни духовных лиц от послушника до Папы, принято было считать, что путь к Богу и путь меча ведут в разные стороны.
Еще в течение первой недели к Патеру и Быку начали обращаться молодые паломники, послушники и даже монахи с просьбами обучить их основам обращения с оружием. Одной из причин повышенного интереса к боевым искусствам стали несколько разбитых носов и выбитых зубов вследствие роста преступности, который неизменно сопровождает массовые мероприятия. В итоге дня три назад новый повар и помощник живописца собрали желающих в укромном уголке хозяйственного двора и дали первый урок самообороны, за которым последовали и второй, и третий, с увеличением числа участников.
Бартоломео без труда догадался, что первую скрипку в уроках самообороны играет новый повар, у которого боевой опыт только что на лбу не написан, и решил провести с ним профилактическую беседу о спасении души. На кухне поварята сказали, что 'дядюшка Бык' раздал всем указания и ненадолго вышел в заднюю дверь по своим делам. Через заднюю дверь Бартоломео попал на хозяйственный двор.
Территория монастыря с севера была ограничена горной террасой, сверху на которой пролегала улица Богачей. Склон был почти отвесный, по нему пятнами расположились островки зелени. Монахи ради экономии места и стройматериалов возвели несколько легких хозяйственных построек вплотную к склону. В ряд выстроились склады стройматериалов, стойла для скота, курятник, сарай с дровами и еще какие-то коробки с дверцами. Пространство между этими строениями и сросшимися за несколько столетий каменными основными помещениями монастыря называлось хозяйственным двором.
Повар нашелся между двумя большими сараями. Вокруг него собрались в кружок полтора десятка молодых послушников и паломников. Здесь же на лавочках сидели несколько старинных и уважаемых обитателей монастыря, среди них библиотекарь, плотник и старший певчий. В их компании Безумный Патер был уже за своего. Он сидел посередине и держал на коленях большую миску с орешками, которыми угощал всех соседей.
Бык показывал какой-то прием молодому монаху. Учитель и ученик встали лицом друг к другу и положили руки друг другу на плечи.
— Смотри вниз, — сказал Бык, — сначала надо противника чуть-чуть раскачать, потом бьешь правой ногой под его правое колено.
— Ногу не ставишь, сразу бьешь под левое колено.
— Теперь отталкиваешься носком от земли и колено взлетает врагу в челюсть.
— Потом хлопаешь ладонями ему по ушам.
— Захватываешь обеими руками за голову и добиваешь коленями в лицо.
Каждую фразу Бык иллюстрировал соответствующими движениями.
— Сейчас то же самое, как оно бы выглядело в бою.
И швейцарец показал прием с полной скоростью и без остановок. Ученики ахнули. Зрители одобрительно кивнули и забросили в рот по орешку.
— Разбились на пары и медленно попробовали, — приказал Бык и отошел к зрителям.
Парни начали было повторять прием, но Бартоломео прервал занятие.
— Это возмутительно! Чем вы занимаетесь! Как вам не стыдно!
Ученики растерялись. Бык бросил на Бартоломео удивленный взгляд. Зрители хмыкнули и забросили в рот еще по орешку.
— К вам тоже относится! — обратился Бартоломео к зрителям, — Как вы можете спокойно смотреть на это безобразие!
Зрители посчитали вопрос риторическим и скромно пожали плечами, дожевывая орешки.
— А Вы! Чему Вы учите молодежь! Разве к лицу повару заниматься мордобоем!? — повернулся Бартоломео к Быку.
— Да, к лицу, — спокойно ответил Бык, — и не мордобоем, а борьбой.
— Кто Вам разрешил?
— Бог.
— Бог? Лично Вам, всем присутствующим вместе или по отдельности? Я попрошу епископа выгнать из монастыря всех, кто участвует в подобном непотребстве! — искренне возмутился госпиталий.