– Вы выставили меня дурой! – не скрывая своего гнева, говорила Анна Мелисон, когда они с Андреем находились на улице, около ее электромобиля. – Только я вот одного не пойму: зачем?
– Вы мне не верите?! Да я рассказал вам правду! Эта девушка – не та, за кого себя выдает, – Андрей махнул рукой. – Да, признаюсь, у меня нет доказательств, но я не лгу вам, Анна.
Он посмотрел наверх. В окне квартиры Эллы стояла та самая девушка. Она внимательно наблюдала за происходящим на улице.
– Вы правы. Я вам не верю, – Анна открыла дверь своей машины и села за руль. – Не покидайте город в ближайшее время. Если вы будете юлить, следующий наш разговор будет куда больше похож на допрос. И это я вам гарантирую!
Не сказав ничего больше, Анна хлопнула дверью, запустила двигатель, включила передачу и рванула с места. Андрей смотрел вслед удаляющейся машине. Снова посмотрел наверх. В окне уже никого не было.
Подойдя к своему электромобилю, он достал из пачки сигарету и закурил. Дым казался неприятным, въедался в глаза. Пальцы не слушались, сгибались без причины, так что сложно было держать сигарету.
Не хотелось никуда идти, или ехать. Было желание вернуться в квартиру на третьем этаже. Прижать самозванку к стене и забить ее вопросами до смерти.
Благоразумие взяло верх. Грузно плюхнувшись на водительское сидение, Андрей вздохнул глубоко, нажал кнопку включения двигателя, выбрал режим движения и надавил на педаль газа. Он отправился на работу.
19.
Ему позвонил Евгений Капустин. Нет, не позвонил. Написал. Важная деталь: Нечаев не мог догадываться, в каком состоянии его клиент и о чем он хотел поговорить с ним при встрече.
Капустин назначил время и место. Городской океанариум, в полдень.
Я знал, что так должно было случиться. Засомневался поначалу, подумав, что сцена эта не будет нести в себе никакого смысла для Нечаева, но после твердая уверенность в важности этого эпизода взяла верх. Что ж, дабы почувствовать себя на месте Андрея, немного напуганного, находящегося в смятении, я отправился в океанариум. Ближе к полудню, разумеется.
Прежде я проснулся на кухне в квартире Олега. Мучила жажда, ведь прошлая ночь, проведенная в баре, в разговорах с барменом-совой и со спешащими один за другим Хемингуэями, не могла не закончиться добротным утренним похмельем. Память словно отшибло ударом по голове. И стихи Маяковского были? Не думаю, что в действительности были, но могу ошибаться.
В квартире никого не было. Только я, невнятный свет весеннего солнца, разрезанный на длинные полоски приоткрытыми жалюзи, и записка на столе. Олег просил позвонить.
Я набрал его, зевнув для начала и лениво помычав. Он ответил сразу же.
– Юлиан, – обратился ко мне Олег. Тон его голоса настраивал на серьезный лад. – Скажи мне: что на самом деле происходит?
Не стал спрашивать, находясь лицом к лицу. Какие же мы все ничтожные, трусливые эгоисты. Тошнит от одной мысли.
– А что происходит? – спросил я.
– Ты мне скажи. Ближе к утру ты явился домой пьяный в хлам и разбудил Марину и Лилю. Ну и в доме у тебя, как мне показалось, все в полной порядке. Никаких следов взрыва. Я проезжал сегодня утром мимо. Спросил соседей…
– Так ты, стало быть, Шерлоком заделался? – усмехнулся я. – Ну и что еще тебе удалось узнать? Может…
– Прояви уважение! – перебил меня Олег. – Пусть ты и друг мне, но ложь я не потерплю. Если у тебя проблемы, ты можешь мне обо всем рассказать. Только не ври, иначе…
Неприятное молчание. Головная боль. Он словно и не собирался договаривать. Ждал, что я продолжу. Подхвачу, услышав правильную ноту.
– Мою жизнь украли, – сказал я невпопад.
Больше мне ничего объяснять не хотелось. Разговор был на этом прерван. А ведь можно было удариться в слезливые объяснения. Сказать, что в квартире, которая некогда принадлежала мне, поселился Притворщик. Признаться, что я ненавижу и боюсь его в равной степени, и у меня просто не хватает смелости прижать его к стене и отобрать то, что принадлежит мне по праву. От такого признания сразу станется тошно, но уж слишком часто в последнее время тошнота подкатывает к горлу.
Олег, друг мой, у меня больше нет документов, и я не могу остановиться в гостинице, или вообще уехать на какое-то время из города. Потому я и докучаю тебе и твоей стервозной жене. Я рад бы сказать тебе, что у меня остались наличные, но и они на исходе – хватит на пару поездок на такси. Что делать дальше? Ума не приложу. Умирать, наверное.
Я просто не понимаю, что есть моя жизнь, и никогда, по всей видимости, не понимал истинного значения этого словосочетания. Моя жизнь. Я притворялся, это свойственно мне, ведь, без преувеличения, важной необходимостью для меня всегда было умение влезать в шкуры разных людей, живущих в моих историях: от проституток до банкиров и депутатов; от хладнокровных убийц до забитых мальчиков с их подростковыми комплексами.