– Елена – моя двоюродная сестра, – спокойным тоном сказал Илья, глядя депутату прямо в глаза. – Так что не смей про нее ничего такого говорить!
– Я и не говорил! – запротестовал Леонид, но испуг в голосе прикрыть не сумел. – Я лишь обратил внимание на то, что мы нарушаем собственные правила! Ничего личного, Илья, но так дела не делаются.
– Еще как делаются, – усмехнулся Илья.
Почувствовав, что в этом споре он оказался безоговорочным победителем, Илья вернулся на свое прежнее место – рядом с Ангелиной.
Депутат еще какое-то время стоял на своем месте, то ли пытаясь выдавить из себя очередное возражение, то ли стараясь не упасть в обморок. В конце концов он схватил со стола бокал и одним махом осушил его.
Нестор выдохнул с облегчением. Окинул взглядом остальных присутствующих.
Начал он с Вадима Крашенинникова, начальника Управления контроля качества «Программы жизни», весь вечер безотрывно глазевшего в рабочий планшет и нисколько не заинтересовавшегося ни карликами и стульями, ни возникшим спором, ни даже спиртным. Алан Либкнехт из партии «Социальной Справедливости» курил трубку на старинный манер, говорил нечасто и сугубо по необходимости, и именно оттого его советы и предложения были всегда к месту и ко времени. Еще был Александр – просто Александр, без фамилии, но с электронными имплантатами в ухе и на запястье – представлявший интересы некой «другой стороны».
Все они были знакомы Нестору достаточно хорошо. Кроме, пожалуй, последнего. Про его деятельность Леонов толком ничего не знал. Подмечал только, что между этим Александром и матерью была какая-то особая связь. Не такая явная, как между матерью и увальнем-бандитом Ильей; куда более томная, прикрытая, оттого и наиболее интригующая.
Нестору привычно было находиться в самом эпицентре событий. Прошлое бизнес-тренера и несколько лет жизни в рамках реалити-шоу «Религия социализма 2» приучили его подмечать детали, вести себя сдержанно и не говорить слишком много. Хотя, пожалуй, этими талантами он обладал еще задолго до построения своей карьеры. Он был прирожденным актером. Удачно подвернувшаяся ему возможность исполнять роль самого себя и светить лицом на всю страну лишь закрепила результат. Ну а почему бы и нет?
Отсутствие «Программы жизни» (такое себе могли позволить немногие: как правило, очень обеспеченные люди, такие как он и его мать, Ангелина) давало возможность заниматься всем, чем только душа пожелает. И Нестор чувствовал себя в своей тарелке, когда появлялся на съемочной площадке. И в мыслях у него не было бросить привычный жизненный уклад.
Со временем Нестор перестал замечать разницу между тем, что происходит перед объективами сотен камер, и тем, что случается во время закрытых встреч партнеров. Он ощущал всю комичность ситуации, при этом мог относиться ко всему с должным уважением, или с пренебрежением. В зависимости от ситуации, разумеется.
Еще он знал, что вся суть разговоров всегда остается между строк.
Спиртное было выпито. Карлики во фраках разбежались, и стулья теперь были выставлены в ровный ряд у стены. Нестор стоял у окна, чуть отодвинув красную штору, и наблюдал за тем, как на фоне темного леса один за другим исчезали электромобили партнеров.
Они с матерью остались вдвоем в просторном особняке.
Двоякое ощущение испытывал Нестор, оставаясь наедине со своей родительницей. Общество ее не доставляло ему никаких неудобств, но что-то внутри, под самым сердцем, гадко зудело при каждом ее взгляде, при каждом едва уловимом вздохе. Так зудело, что порой Нестору хотелось пробить кулаком свою грудную клетку и вырвать все внутренности. Сжать сердце, выдавить из него все соки, как из лимона.
Найти объяснение этому своему чувству Нестору было не под силу.
– Они ничего не знают.
Нестор слышал голос матери, стоявшей позади него. Она провела пальцами по его плечу, коснулась шеи. Мягкие руки, настоящий бархат. Но эти руки полчаса назад целовал другой…
Нестор развернулся. Слишком стремительно. Резкость в движениях буквально кричала о его недовольстве.
– Леонид перегибает палку, – заявил Нестор. – Неужели он забыл о том, из какой грязи ты вытащила его? Неблагодарный ублюдок!
Он сжал кулаки, желая ударить по какой-нибудь не слишком твердой поверхности, дабы не повредить руку, но ничего, кроме красных штор и лица матери, поблизости не оказалось. Желание вспыхнуло и угасло. Как в момент перепалки между Ильей и Леонидом.
– Твой отец часто повторял, что перед забоем свиньи беснуются. Они чувствуют скорую смерть, и потому кричат задолго до того, как нож вонзается в их жирные туши и достигает сердца…