«Но откуда он знает, кто стрелял в меня?»
Нечаев почувствовал, как по спине прошел холодок.
– После выдвинут обвинения против Нестора. Его мать будет недовольна. Впрочем, это не столь важно. Люди перестанут пропадать. И все благодаря тебе.
– Зачем ты здесь? – спросил он.
– Затем, что я просто обязан поделиться с тобой информацией. Ты – главный герой моего романа. Человек, у которого хватило смелости. Ты мне нравишься, и я на твоей стороне. Хотя это, безусловно, плохо, ведь автор должен сопереживать в равной степени и протагонисту, и антагонисту. Впрочем… всю эту теорию пишут неудачники. Настоящие профессионалы придумывают истории. Целые миры.
Пауза трещала лампой дневного света.
– Что я хотел сказать… Леоновы не выйдут сухими из воды. Уже нет.
– Что с Эллой? – перебил Нечаев.
– Она лежит в палате номер одиннадцать. Ей вкачали большую дозу транквилизаторов, так что какое-то время она провела без сознания. Когда проснулась, лучше не стало. Она истощена. Морально и физически. Но она поправится. Так, по крайней мере, говорят врачи. А они много чего могут сказать. Например, что у тебя меланхолия…
«Не слушай его! – кричал внутренний голос Нечаева. – Он просто псих. Ненормальный. Пристал к тебе, как банный лист, и ничего с ним не поделать. Просто заставь его отвалить…»
– Отвали! – закричал Андрей, словно сам не свой.
– Не противься, – спокойно сказал Юлиан. – Я ведь мог написать эту историю иначе. Я мог превратить эту палату в камеру заключения. Мог уменьшить ее до размеров гроба. Пуля могла попасть не в грудь, а в голову. Или Элла могла погибнуть…
Нечаев дернулся в желании нанести удар, но боль заставила его остановиться.
– Я могу переписать что-нибудь. Все, что ты захочешь.
Юлиан достал из сумки, которая лежала рядом, кипу листов и ручку.
– Давай. Я слушаю тебя. Мой герой.
Нечаеву казалось, что он сходит с ума. Его раздражал вид сумки, в которой хранилось невесть что. Записки сумасшедшего.
За окном было темно, и из-за закрытой двери не доносилось ни звука. Словно в мире остались лишь они вдвоем, и больше никого.
– Хочешь, могу предложить тебе пару вариантов, – Юлиан склонился к Нечаеву. – Например: поднимайся с койки и бери правосудие в свои руки. Убей Нестора.
Призыв прозвучал громко. Так, что Нечаеву захотелось подняться.
Игла капельницы выскользнула из вены и упала на пол. Медленно, но верно капли создавали маленькую лужицу. Запищал один из приборов, когда Нечаев сорвал со своей груди какую-то присоску.
От резких движений кружилась голова и до невозможного болело в груди. Ноги едва держали ослабленное тело, но Андрею под силу было сделать пару шагов. Он хотел приблизиться к Юлиану и вцепиться в него, да только понимал, что это глупо.
Он ни в коем случае не хотел верить его словам. Никто не может написать историю другого человека. На это способен только Бог…
Андрей усмехнулся сквозь боль, ощутив абсурдность своего умозаключения. С каких это самых пор он стал верить?
Притворство. Оно тут как тут, когда человек оказывается в беде. Когда плохо, и в Бога поверишь, и в собственную праведность. Будешь видеть в людях то, чего не замечал раньше. Делать то, чего раньше не делал.
– Сколько я провел без сознания? – спросил Нечаев, нетвердой походкой направляясь к шкафу, в котором, как он полагал, лежала его одежда.
– Два дня.
Действительно, в шкафу Андрей нашел пиджак, брюки и ботинки. Пятна крови. Следы грязи. Все же лучше, чем сбегать в больничной робе.
Пока Нечаев переодевался, Юлиан что-то усердно записывал. Андрею даже спрашивать не хотелось, что именно. Лишь бы поскорее выбраться из палаты. Проведать Эллу. Добраться домой. Покурить. Выпить.
Накинув пиджак поверх одеяния из бинтов, туго перетягивающих грудь, Нечаев направился к двери. Юлиан последовал за ним.
Он продолжал следовать, когда они оказались в длинном безлюдном коридоре. Нечаев шел, чуть пошатываясь, то и дело припадая к стене. Ему хотелось стонать от боли, да только он боялся потревожить кого-то, кто мог затащить его обратно в палату против его воли.
«В этой больнице будто никого и нет, – вертелось в голове Нечаева. – Куда я, черт возьми, попал?»
Но вот палата номер одиннадцать. Элла должна быть там. Должна лежать под одеялом и мирно посапывать, увлекшись безмятежным сном. Беззащитная, хрупкая девушка. Теперь она в безопасности…
Нечаев немало удивился, когда увидел пустую больничную койку. Смятая простыня. Одеяло на полу.