Дэннер слегка прикусил улыбку, но затем сдался и поразил меня красотой своей широкой улыбки, складок на его щеках и прижавшихся к его блестящим глазам. Мне даже нравились его крепкие квадратные зубы, такие белые на фоне его кожи.
— Черт, — повторила я снова, чувствуя себя подавленной почти до истерики, — Я чувствую, что могу упасть в обморок или что-то подобное.
Его голова откинулась назад, когда он рассмеялся, обнажая длинную линию горла. До этого момента я никогда не думала, что мужской кадык может быть таким чертовски сексуальным. Прежде чем я смогла вырваться из ступора, он оказался на мне, подняв меня в воздух, так что я инстинктивно обвилась вокруг него.
— Ты любишь меня, Рози? — спросил он, глядя на меня с беззаботной радостью, с мальчишески открытым лицом.
Я хотела разорвать его на куски, превратив зубы и пальцы в когти. Я хотела слишком крепко держать его львиное сердце в своих руках и чувствовать, как оно бьется и пульсирует для меня, против меня. Я хотела разобрать его на куски, кровавые куски, чтобы удовлетворить свою жгучую страсть, мою сокрушительную ярость из-за изменений, которые он произвел в моей жизни и во мне.
Но потом… Мне захотелось сесть, скрестив ноги, посреди этого беспорядка, разгладить когтями, провести пальцами по неровным краям его тела и снова собрать его вместе. Я хотела проследить очертания каждой из его конечностей, связать воедино его мышцы и вставить его кости в суставы. Я хотела вшить себя в каждый атом его ДНК и жить там вечно, неразрывно связанная с ним, так что, если какая-то сила попытается оторвать меня, как я знала, им придется убить его, чтобы разлучить нас.
Это был ужасный способ любить кого-то, но именно так я относилась к Лайонелю Дэннеру, и я знала, что это никогда не изменится.
— Ага, Лайн, — сказала я, положив руку на его крепкое лицо, — Я чертовски люблю тебя, ясно?
Я задохнулась, когда он скользнул вниз по своему телу, каждая твердая плоскость скользила по моим легким изгибам, как грубая ласка, и он воспользовался моими приоткрытыми губами, сомкнув их своими.
Он поцеловал меня так, будто владел мной, одной рукой он коснулся кожи над моим сердцем и прижал ее, тепло и тяжело, а другой нырнул в мои волосы, чтобы обнять меня так, как ему хотелось. Я почти болезненно чувствовала его претензии, когда он татуировал себя на каждом дюйме моей кожи, синхронизируя себя с каждым ударом моего возрожденного сердца.
— Чертовски люблю тебя, — прохрипел он в мои влажные губы, прежде чем толкнуть меня обратно к стойке, — Жестоко, дико, чертовски бесконечно.
Я чувствовала свое разбитое сердце в груди, отравленное кровь, бьющейся в каждой камере, пока не хлынула по моим венам, залитая светом, так что моя плазма была похожа на шампанское. Головокружение распухло у меня в животе, и я выпустила его с прозрачным хихиканьем, которое мне совсем не подходило.
Он был хорошим человеком.
Из тех, кто помогает старушкам переходить улицу, спасает котят с высоких ветвей деревьев и открывает дверцы машин на свиданиях.
Но он был и плохим человеком.
Из тех, что любил оставлять на моей коже румяные синяки и полосать мою задницу, как чертову карамельную трость, резким ударом своего ремня.
Он стал плохим, и все из-за меня.
Правда не должна была стереть меня с лица земли, как лесной пожар, пока я не превратилась в пепел в его руке, но это произошло.
Он не был таким уж хорошим, и я не была плохой.
Не по отдельности и уж точно не вместе.
Вместе мы были многими вещами, и ни одна из них не имела никакого смысла, но все они работали.
Я сосредоточилась на его губах на своих, на ощущении его тепла вокруг меня, на том, как его руки обнимали мое лицо, как будто я была драгоценной. И я поняла, что гнилое семя в центре моей души исчезло, этот имплантат от Фарры, который всегда говорил мне, что я не достойна, искоренен его любовью.
Дэннер был лучшим человеком, которого я знала, и он любил меня.
Действительно любил меня.
Слезы скапливались в глубине моих глаз и скатывались по моим щекам.
Я прижала его к себе, целуя со всей своей свирепой страстью к нему, и осторожно провела одной рукой через стойку к разделочной доске. Мои пальцы сжались вокруг прохладной рукояти, вес ножа был так похож на тесак, но ситуация так отличалась от той, что была с Крикетом, что на мгновение я заколебалась.
Я отстранилась от него, чтобы он мог видеть мои глаза, полные слез и обломков разбитого сердца, и прошептала. — Мне так жаль.
Затем я вонзила тяжелое лезвие в его мягкую плоть.
Его дыхание застыло в горле, его губы оторвались от моих в ошеломленном замешательстве.
Я соскользнула со стойки и мягко оттолкнула его, чтобы отступить назад.
Он покачнулся, его рука потянулась к оружию, торчащему из верхней левой части его груди.
— Рози, — прошептал он, и в этом слове было столько недоумения, что мое сердце сжалось под его тяжестью, и я зарыдала, — Зачем ты это делаешь?
Я этого не делала. Я уже сделала это.
Но я сказала. — Я никогда не волновалась о тебе, Дэннер, — потому что я не хотела, чтобы он встал и последовал за мной, если бы мог, если бы он был настолько глуп, чтобы сделать это после того, как я насадила его на нож, как свинью.
Я видела, как он попытался сделать шаг вперед и упал на бок, ударившись о землю противоположным плечом и с мучительным стоном перекатившись на спину.
Хиро рявкнул на меня, рыча и тявкая рядом со своим хозяином, не зная, являюсь ли я угрозой или тоже подвергаюсь нападению.
Я не знаю, чего я ожидала, кроме того, что я всегда думала о Лайне как о бессмертном, древнем божестве, сделанном из плоти и костей, но одушевленном чем-то более сильным, более верным духом, чем когда-либо обладали простые смертные. Думаю, именно поэтому я была так ошеломлена, когда красная кровь потекла из раны, выбитой на его мускулистой груди, и хлынула шелковистыми потоками на его грудь.
Я моргнула при виде Дэннера, пойманного, как муха, в паутину собственной липкой крови. Затем я снова моргнула, увидев толстую рукоятку ножа, торчащую из его плоти.
Нож, который я воткнула туда сама.
Я хотела пойти к нему, доказать ему, что мы еще не современный пересказ «Ромео и Джульетты», что я не позволю ему умереть и что я не решусь убить себя, если он это сделает.
Но это было бы ложью.
Поэтому вместо этого я вытащила свой телефон из заднего кармана, сделал снимок, как Дэннер лежал в шоке, истекая кровью на полу, а затем вышла из дома и села на байк Жнеца сзади.
— Хорошая девочка, — похвалил он, когда я показала ему фотографию.
Но слова были кинжалами в моих ушах.
Потому что я знала, что что бы ни случилось, я больше никогда не буду хорошей девочкой.
Глава 26
Дэннер
Я знал еще до того, как открыл глаза, что произошло, но я не знал, был ли я жив или мертв. Часть меня надеялась, что я мертв. Если бы я мог по уши влюбиться в женщину, способную буквально вонзить нож мне в сердце, смерть была бы самым большим умиротворением, на которое я мог надеяться. В противном случае я проведу остаток своей жизни, как сумасшедший археолог, просматривая каждый квадратный дюйм моего прошлого с Харли-Роуз, чтобы увидеть, где я ошибся.
Я не хотел верить, что она сделает что-то подобное со мной, конечно, я не верил, но у нее не было разумного оправдания, чтобы ударить меня чертовым ножом для резки мяса, не так ли?
— Ты открываешь свои глаза, мы можем быстро поболтать, и я могу вызвать врача, чтобы он проверил тебя.
Блять.
Это было официально.