Вновь забрался на холм для осмотра территории, ничего путного не было обнаружено. Затишье затянулось. Мне дали перевести дыхание. Спасибо!
– Сейчас ещё не время, – голос старика сильно напугал, что тесак выпрыгнул из рук.
Он сидел позади меня, и качался в своем кресле-качалке. Он сидел боком ко мне на одном из холмов. Несмотря на расстояние между нами, его голос звучал, будто он стоит рядом.
– Да? Что же мне делать? В эту игру вообще можно победить? – сыпал вопросами я.
– Это не игра, парниша. Это твой последний шанс.
– Шанс? Последний шанс умереть если только.
– Вот именно. Вот именно, – он поднес банку пива ко рту. – Выпьешь на дорожку? Хуже не станет, наоборот, все обретет свой смысл.
Там точно не пиво, и зря он не предложит. Это мир, в котором детали имеют глобальные роли. Старик уже раз мне помог, во второй раз тоже вряд ли подведет. Хотя чего тут терять, кроме жизни разве что. Несмотря на тот факт, что старик исчез с соседнего холма и появился справа от меня, я взял банку из его рук и глотнул.
В голове действительно просветлело.
– А теперь держись, – все так же монотонно сказал старик, глядя перед собой. – Тебя может вырвать. Запоминай! – его голова резко повернулась в мою сторону, и его взгляд пронзил меня насквозь. Его глаза слезились, они заплыли кровью – ни зрачка, ни белка. -Запоминай! 24! 41! 3! 78! 24! 41! 3! 78! 24! 41! 3! 78! 24! 41! 3! 78! 24! 41! 3! 78!
Снова и снова он орал эти цифры, будто ему вонзили в горло ржавый гвоздь, и он пытался спасти меня от той же участи. Вместо слез из глаз лилась кровь. Вокруг быстро темнело. Цифры стали видимыми, они стали ощутимыми. Они стали реальнее, чем все вокруг. Но что они означали, понять было невозможно. Старика трясло. Он продолжал орать загробным голосом, от которого мурашки были по всему телу. Да что уже там, все тело было одной большой мурашкой от этого крика. Его крик все повышался и повышался, и вскоре достиг ультразвука, что уши закладывало. Закрыв руками уши и веками глаза, я стал, почему-то шепотом, просить:” Заткнись, заткнись…”.
Вдруг шум прекратился, я открыл глаза и уши. Резко потемнело, старика уже не было, лишь в воздухе на его месте повисла какая-то рябь, а вдалеке виднелись огни окон. Это казалось благоприятной новостью для меня. И я рванул к очередной деревушке. Чем ближе я подходил, тем больше понимал – это та же самая деревушка. Тело будто свинцом налилось и никуда не хотело идти. Усталость мгновенно вонзилась в рассудок и плавно расплылась по телу. Изо всех сил я сопротивлялся этому наваждению. Голова опустилась вниз, только сейчас я увидел прокусанную руку. Странно, до этого я не чувствовал боли, но как только я увидел свою кровь, смешанную со слюной этих псин, боль стало невыносимой. Появилась решимость и злость, от усталости не осталось и следа. Во что бы то ни стало, я сожгу эту деревню.
24… 41… 3… 78…
Цифры, цифры, цифры. От мысли о них стала невыносимо болеть голова. Я пустился бегом, спотыкаясь на пути – левая и правая не могли договориться, кто первый. Они сговорились между собой и с этими убийцами. Ноги предали меня! Их надо отрезать, но после. Для начал сжечь дотла деревню. Убить всех, кого найду, и найти всех, кого надо убить. Да, да, отличный план. Руке совсем не больно. От неё такое тепло. Оно согревает меня, несмотря на снег, падающий с неба. Откуда же взялся снег? Это не важно – деревня рядом. Все мои мысли обратились на эти предательские окна, за которыми раздавались смех и песни. Все эти люди веселятся пока у меня несчастье. Я умираю, возможно, прямо сейчас, от этого пойла. Может поэтому старик истек кровью.
Я подошел к двери той хаты, в которой я оставил свой рюкзак. Из неё раздавался смех. Противный смех, который издевался надо мной, он заставлял меня признать своё ничтожество и убожество перед владельцами дома. Я выбил дверь и влетел в хату, махая тесаком. Она была пуста.
Мой рюкзак лежал посередине пустого дома. Смех усилился, это хохотали стены. Дом ходил ходуном, заливаясь истерикой. Он высмеивал мой страх. Я стоял между четырёх стен и искал, кому дать по морде. Кто ржет!? Но никого вокруг, только стены, пол, потолок, рюкзак, окно и дверь. И смех, который стал больше чем смех, он стал, как и цифры, видимым. Я буквально чувствовал его объём; его длину, ширину, высоту. Это все напоминало плохую комедию – я не сделал ничего плохого, но закадровый смех гремит, будто это последняя шутка. Не просто последняя. Лучшая!
Я не понимал юмора. Я начал врываться в остальные дома. Но и там, кроме этого ужасающего смеха, ничего не было. На улице уже была тьма. Врываясь в последний дом, я был уверен в его безлюдности – меня вновь напугают пустой комнатой смеха. Но я был пренеприятно удивлен наличием в комнате двух уродливых существ. Это были старик со старухой.