4
Ночью не спалось. Духота в палате. Ждали, пока мальчишки за стеной угомонятся. Наконец у них все стихло. Похоже, заснули. Выждали еще минут десять-пятнадцать.
— Что, пойдем? — спросила Ад ель.
— Пойдем! — откликнулись мы дружно.
Ася, правда, струхнула, и ее решили оставить на шухере. Ну ладно, пошли. Потихонечку прокрались к мальчишкам. Для начала обмазали их зубной пастой и думаем: «Это же слишком примитивно. Что бы такого еще сделать?» Потом перепутали обувь, связывая ее вперемешку шнурками. С собой у нас были иголки и нитки, и все, что из одежды находили в темноте, старательно сшивали вместе. Под конец натянули между кроватями веревки. И вдруг в самый ответственный момент Гусь, рядом с которым я как раз суетилась, приподнимается и садится на кровати. Мы замерли. А он громко так: «Мы балдеем». И тут же плюх — и дальше спать. Обошлось! Но столько страху пережили!
Где-то в четыре утра или даже в пять последовал ответный визит. Видимо, кто-то из мальчишек проснулся, обнаружил диверсию. И хотя мы ожидали коварных действий «противника» и старались не спать, сон нас все же сморил. И мы проснулись только оттого, что они топали как слоны. Но у мальчишек с фантазией было плохо, поэтому они в основном намазали девчонок пастой, а кому-то еще и одеяло испачкали. Мы с Аделькой довольные такие: «А нас не намазали!» А потом вдруг как стало стягивать кожу на лице — мы поняли, что жестоко ошиблись, и пошли умываться. В пять утра. В это время старший вожатый Жора возвращался откуда-то, на нас посмотрел — ха! — ив восторге вытянул большой палец: «Во!»
В результате ночных мероприятий все проспали и опоздали на зарядку.
Людмила злилась, и ее новая выходка оказалась, мягко сказать, подлой. Мелкие гадости, я думала, — удел стервозины вроде Тыковки, но никак не взрослого человека, а тем более вожатого. Но обо всем по порядку.
В очередной безумно жаркий день нам выпало играть в пионербол с командой из соседнего лагеря, находившегося совсем неподалеку. Назывался он незамысловато и совершенно антонимично нашему — «Дубки».
Мы пошли туда пешком. Это километра четыре, наверное; в принципе — недалеко, если б не бурная бессонная ночь. Команда была большая, в нее еще запасные входили, и группа поддержки, и вожатые, разумеется. Нас с Аделькой, единственных из пятого отряда, включили в сборную, все остальные девочки были старше — из второго. Они сразу же стали относиться к нам надменно-презрительно и попросту делали вид, что не замечают нас. Меня это бесило, но Адельке было наплевать, она играла неплохо и всеми силами старалась попасть в команду. К сожалению, я поздно поняла почему, иначе бы не согласилась на авантюру. А ларчик открывался просто: ее Артур репетировал с группой поддержки. Так она, дурочка, решила выпендриться перед ним!
Нас встретили, напоили-накормили. А потом произошел этот самый злополучный «дружеский матч», после которого старшики, эти двуногие ничтожества, прозвали нас неудачниками, заклевали совсем. Хотя, если честно, они и сами не в меньшей степени были виноваты в провале игры. С самой первой партии старшие девочки повели себя так, будто нас и не было на поле. Понятно, что в такой ситуации Адель было трудно отличиться. И хотя ей и удалось заработать несколько очков, это ее не устраивало: кумир стоил большего зрелища. «Дубы — на гробы!» — старалась наша группа поддержки. «А березы — на кресты», — парировали дубковцы-дубкари-дубкачане, и первую партию мы сдали поразительно быстро. Во второй, помню, я носилась как сумасшедшая за мячом, словно в собачки играла. И вот вижу, как умопомрачительный крученый мяч мчится на меня через сетку, и я ловлю его. «Сюда мяч!» — орет белобрысая Маринка из второго отряда, но я отпрыгиваю в сторону и ловко мимо этой стервы делаю передачу моей подруге — пусть наконец блеснет. Мяч летит к ней, но Адельке не до игры, ее взор где-то там, за площадкой, у зрителей, где Артур. Мяч бьет ее по лицу, и зрители стонут. «Эх ты!» — это голос Артура. Я смотрю на побледневшую Адель, ее надо менять, она больше не соображает, упрек любимого человека сковал ее движения, глаза пусты и бессмысленны. «Замените ее!» — ору я гневно, и все смеются. Непонимающе смотрю на судей, мне показывают счет. Все! Игра сделана. Я — лузер… Мои слезы капают, как с неба дождь.
Обратно шли через Дему. В жару оказаться рядом с рекой наслаждение: воздух пропитан свежестью, и дышится легко, о проигрыше стараемся не думать. «Залезть бы сейчас в реку», — думаю, когда достигаем пляжа. И вдруг ребята весело бросаются в воду — смех и брызги, — Людмила совсем не препятствует «безобразию». Оказывается, она всех предупредила о том, что мы пойдем на Дему купаться, а нам с Аделькой ничего не сказала, и у нас купальников-то нет с собой. «Почему?» — негодую я. А она: «Я всем говорила, надо было слушать». Нам очень обидно. Людмила, наверное, злорадствовала. И мы как оплеванные пошли в лагерь самостоятельно. Хотя что это я вру? Очень быстро нас догнал Рома. Не стал из-за нас купаться, догадалась я. Долго шли молча берегом реки. «Смотрите!» — остановился Роман, и мы увидели маленькое чудо: дикая уточка вывела на прогулку утенят, и они плыли плавно, размеренно и почти бесшумно, и только один непослушный утенок в конце процессии восторженно бил по воде крылышками. Мы с Аделькой посмотрели друг на друга и рассмеялись, но не оттого, что утенок был такой смешной, нет, — Рома, с открытым ртом уставившийся на выводок птенцов, был необыкновенно забавен. И правда, Рома, куда деваются утки, когда вода замерзает?