— Сагарматха, — шепчет Рома.
Что? Я ослышалась?
Смотрю на хмурого Гуся в дверях. Он явно что-то знает. Выхожу в коридор, маню его пальцем и отвожу подальше.
— Кто? — спрашиваю.
— Людмила. Он ей предложение сделал, я слышал, а она отказала, прогнала.
Кровь? Нет, не кровь — безумие, бешенство коровье бросается мне в лицо, в глазах темнеет, и я бегу, бегу по коридору… Ловите меня над пропастью!
— Людмила Петровна! — кричу на вожатую, вбежав к ней.
— Что? — раздается в ответ удивление, резкое, как клацанье металла.
— Людмила Петровна, вы… да ты дура!
— Что с тобой, девочка? Почему ты мне тыкаешь? — уже зло и враждебно.
— Да потому что «вы» — форма уважительная. А я тебя ненавижу!
И выбежала из комнаты, ушла в палату и заплакала — было так обидно за Рому. И что он нашел в ней? The world is treating me bad… misery.
А ночью пришла Людмила. Узнала ее по шагам. Я напряглась, но голову с подушки не подняла, не повернулась. Она села на постель, нагнулась ко мне и поцеловала мой лысый затылок. Я вздрогнула, слышу и чувствую, как она плачет и гладит меня по голове. Дернулась, хотела убежать, а она зарыдала громко, завыла. Я ничего не поняла — и что со мной случилось? — только повернулась к ней и обняла, зарылась ей в колени и сама зарыдала в голос. Тут и девчонки проснулись, испугались, встали почему-то на кроватях, стоят неподвижно как истуканы и тоже плачут. Так мы и проплакали всей палатой. Если представить — кино да и только! В Голливуде так снимают: стоят девки в белых ночных сорочках вокруг двух обнявшихся дур и воют.
В это время обходил палаты старший вожатый Жора, заглянул, удивленный, и ехидно так:
— Людмила Петровна, это новый метод воспитания? Девчонки повернулись к нему и гневно в один голос:
— Пошел вон!
Так мы и не спали до утра.
Вечером следующего дня Роман отпросил меня с очередного дежурного мероприятия, предложив прогуляться. И мы ушли к реке. Какое блаженство после дневной изнурительной жары ощутить речную свежесть — дыши не надышишься! Особенно если рядом Рома, вроде и взрослый совсем парень, а по виду твой ровесник и понимает тебя с полуслова. Аделька говорит, что я в него влюбилась, и я злюсь на нее: Рома совсем не мой идеал, был бы он хоть чуточку смуглым… А с другой стороны, взять, например, Жору — загоревший качок, а ума с гулькин нос, как выяснилось. Влюбиться в такого не пожелаю даже Маринке. Эх, нет в мире совершенства!
Мы уселись на берегу — идиллия, — и Рома заговорил:
— За эти дни мы как-то сдружились с тобой, я тебе симпатизирую, поскольку ты хороший, искренний человек.
Я обалдела даже. Я — хороший человек? Да не старалась даже, напротив, наделала много гадких ошибок, за которые теперь стыдно.
— И мне захотелось объяснить вчерашнее недоразумение, чтобы ты ничего такого не думала обо мне и Людмиле… Людмиле Петровне. Ты зря наехала на нее. Во-первых, я не просил о покровительстве и помощи, а во-вторых…
— Ты влюбился в нее, — попыталась угадать я — хотя что там было угадывать.
— Это правда. Но сейчас не об этом, речь о Сагарматхе, это гора такая в Непале, высочайшая вершина мира, более распространенное название — Джомолунгма…
— Слышу о ней в третий раз и никак не пойму, при чем здесь эта долбаная гора?
— На этой «долбаной горе» погиб жених Людмилы, он был альпинистом.
— Прости, я не знала.
— И я не знал до вчерашнего дня. Несчастье случилось не так давно, весной, и Люда дала клятву верности любимому человеку.
— Раз человек уже умер и попал на небо, значит, нельзя его любить по-настоящему.
— Оттого что человек умер, его нельзя перестать любить, черт побери, особенно если он был лучше всех живых, понимаешь? Не тестируй меня, Юля, я знаю этот текст наизусть. Ой, прости, я хотел сказать — Джулия.
Я вздохнула:
— Да какая я Джулия, это так, маска, защита от тех, кто считает меня дрянной девчонкой. Тебе разрешается называть меня Юлей. Красивое имя, если разобраться.
Он улыбнулся.
— Спасибо за доверие.
— Да, доверие…
Тут я спохватилась:
— Вот дура!
— Что опять?
— Как же я виновата перед Людмилой! — Я вспомнила, как в первый же день обозвала ее «миссис», а она прикусила губу и стерпела.
— Ты ж не знала.
— Да, а эта тупорылая Тыковка все пищала: «Вы же не замужем, да?» Представляю, каково ей было…
— Я думаю, она не сердится на тебя, у нее доброе, отходчивое сердце. И любит детей, хочет посвятить жизнь педагогике.